В конце XVIII столетия острог был разрушен и сожжен, так как содержание его обходилось империи слишком дорого, да и стал невыгоден — большие пути-дороги переместились дальше, на восток. Что же осталось на его месте? Об этом тоже свидетельствует история, только с меньшими подробностями. Будто вокруг остатков острога образовались небольшие селения, возводить, обживать которые принялись потомки русских землепроходцев и местных женщин. Своеобразной была внешность следующих поколений — светлоглазые, ростом повыше окрестных жителей, но тоже смуглокожие, темноволосые. Они говорили на причудливом языке — плотной смеси русских, чукотских, корякских и юкагирских слов. Для них стали близкими, родными как традиции отцов и дедов, пришедших с далекого юга, так и матерей, бабушек — исконных обитателей прианадырской тундры.
Уже в начале нынешнего столетия, когда в эти края снова зачастили по государственной службе люди с материка, они, эти служилые, были здорово удивлены, увидев в самой что ни есть глуши Чукотки добротные избы-пятистенки. Правда, отапливались избы, как яранги, жирниками. Надежно, ладно жили в них большие семьи. Внешний вид незнакомцев — густые бороды у мужчин, яркая цветастая одежда у женщин — говорил о том, что это русские люди. Но — раскосые глаза, чукотский говор, хитроумные способы охоты на зверя, рыбной ловли, страсть к пастушьему оленному делу... Налицо был симбиоз материальных и духовных культур двух отдаленных во времени и пространстве народов, волей судьбы соединивших в один образ жизни все самое удобное, надежное, душе пригожее. Центром же этой культуры было село Марково.
...Самолет вздрогнул, словно устав от долгого полета, и клюнул носом. Гора ящиков подо мной накренилась, шевельнулась, и я всеми конечностями уцепился за канатную сетку. Пару раз слегка болтануло, а затем, удивительно, без всякого толчка, мы плавно и легко покатили по аэродромной полосе.
Выйдя из самолета, я замер на месте, оглядываясь. Странная картина предстала моим глазам. Повсюду, куда только можно было достать взглядом, простирались густые заросли кустарника. Парили над стройными деревьями, тихо перекликаясь, птицы. Солнце с макушки чистого прозрачного неба светило так ярко, что больно было глазам. И — ни ветерка, ни дуновения.
Передо мной была иная Чукотка, к стыду моему, совершенно незнакомая. Долго не мог я взять в толк, что и чистая широкая дорога, по которой шел в поселок, и лесополоса вдоль нее — тоже примета, казалось бы, знакомого мне края. Дальше происходило еще более удивительное.
