Наш приход в норвежский поселок Лонгиербюен для его жителей оказался совершенно неожиданным. И вот уже на борту коча мы принимаем гостей. У самовара собрались Кнут Файнн — работник муниципалитета, представитель Аэрофлота на Шпицбергене Александр Милованов со своей семьей, пришел с женой и пастор лютеранской кирхи Бьёрн Сёренсен, которого все местные, в том числе и он сам, называют министром культуры норвежской провинции Свальбард.
— Вы даже не представляете, какие чувства я испытал,— взволнованно говорил пастор,— когда увидел паруса, эти старинные суда... А потом прочитал название «Помор»...
— Да, да,— кивнула его жена.— Я ведь знала о русских поморах, много их когда-то бывало в Норвегии. Мне о них рассказывали и мать, и бабушка — русские добрые, веселые люди.
— Теперь вот довелось увидеть и современных русских поморов,— совершенно серьезно произнес Сёренсен.— Понимаете, под сводами нашего храма укреплена модель очень древнего норманнского парусника. Ведь для лютеранской церкви парусная лодка является как бы символом спасения в этом мире. Будем считать, что вы благополучно пристали сегодня к одному из дружеских берегов. Пусть таким же благополучным будет и ваш обратный путь. Благослови вас Бог!..
Ветер попутный...
Перед тем как отправиться домой, мы постояли у останков древнего поселения поморов. И я подумал, что мы не просто дошли до Груманта, а обрели духовное родство с теми, кто проложил сюда дорогу.
Александр Скворцов, научный руководитель экспедиции «Поморский коч» Архангельск — Шпицберген
Рафаэль Сабатини. Челюсть дракона
Красавец фрегат назывался «Сан-Фелипе». Даже мельчайшие детали его корпуса были сработаны с той любовной старательностью, которой нередко отличаются испанские кораблестроители. Большая капитанская каюта, залитая солнцем, бьющим в высокие кормовые иллюминаторы, блистала роскошью. Здесь была мебель с искусной резьбой, камчатные драпировки и переборки с позолоченным орнаментом. Питер Блад, нынешний владелец корабля, склонясь над сидящим в шезлонге у задней переборки испанцем, занимался своим исконным делом — хирургией. Его руки, красивые, сильные и ловкие, по нежности не уступающие женским, сменили повязку на открытом переломе бедра испанца. Закрепив наконец ремни, удерживающие шину на месте, Блад выпрямился и кивком головы отпустил помогавшего ему негра-стюарда.
— Вот и все, дон Иларио,— спокойно сказал Блад по-испански. На этом языке он говорил бегло и даже изящно.— Теперь могу дать вам слово, что вы снова будете ходить не хромая.
