Дорога в Сакраменто оказалась незабываемой. Сначала ехали вдоль залива Сан-Франциско на северо-восток... Еле уловимые запахи прибрежных скал, водорослей; залив совсем недалеко — и прохлада аляскинского течения достигала берегов Сан-Франциско; но где-то рядом — я это буквально осязал — сворачивала и уходила в океан. Потом постепенно мы двигались в глубь материка, и в лицо ударял жаркий воздух, лишенный какой бы го ни было влаги. Мы уже вышли в долину Сакраменто, прямую, ровную, как стол,— бесконечную, равнинную Калифорнию, которую в этот день казнило солнце. И оттого она будто бы притаилась и ждет. Но это были плодороднейшие земли, дающие все — от кукурузы и картофеля до фруктов, овощей, орехов... Стоит дом, а вокруг ухоженной земли столько, сколько может охватить глаз. Странно, работающих на полях не видно, а лавки ломятся от еды. Мы едем, едем, а оказывается, все еще едем вдоль земли, принадлежащей человеку, дом которого мы оставили далеко позади. Вот он, наконец, следующий дом. И снова впереди целое пространство, радующее глаз... И так до самого Сакраменто.
Сакраменто оказался очень зеленым и тихим, с признаками провинциального городка. И ничего столичного. Известно, что в Америке столицами штатов, за малым исключением, являются небольшие, незначительные города, но чтобы столица штата Калифорния была такой уютной и сонной, я не мог представить. Белый дом губернатора и вокруг — опустевшие безлюдные улицы; лето, проникающее во все щели; сразу за рекой Сакраменто старая площадь со старыми строениями (самое видное из них — питейное заведение), похожими на декорации вестернов... Все это и несколько современных башен, отсвечивающих синевой, и многое другое, невидимое случайному путнику, несущемуся на быстром автомобиле,— все это, казалось, должно было ожить только после захода солнца. А пока мы были единственными, чье появление потревожило улицы затаившегося города.
Сначала мы заехали за тетей Татьяны, Валентиной Николаевной. Жила она в изящно убранном доме, в окружении кипарисов и пальм. О ней я знал из китайской эпопеи семьи Рыковых. Затем заехали и забрали из такого же аккуратненького домика и маму Татьяны, Антонину Николаевну. И мать, и тетя были на одно лицо и в том возрасте, когда уже не возникает вопроса, которая из сестер старше. В то же время у меня не повернулся бы язык назвать их старушками. Сухие, стройные, на каблучках, при ухоженных прическах. Пока я пыжился, думал, как бы попочтительней вести себя в их присутствии, тетя Валя просто и неожиданно сняла мою неловкость:
