– Рубль, – сказал я, немного подумав.
– Не надо шутить. Десять.
– Нет.
– Ну что за цена – рубль?
– Цена как цена.
– Ну ладно – пятерка.
– Нет.
– Ты что? – возмутился он. – Ты в самом деле думаешь, что я за рубль буду ее искать высунув язык по всей Москве?
– Да.
– Ну хорошо: трояк.
– Нет.
– Ну, слушай. Ха!.. Рубль? Ну что за цифра рубль?!
Второй юнец, что на кровати в углу, захрапел будто из самой утробы земли.
– Да ты послушай. Послушай, как человек мучается!.. Два рубля!
– Нет.
– Давай, черт с тобой! Давай рубль!
Я дал ему рубль. Он тут же стал одеваться (за пивом, конечно). Я оставил свой адрес и уехал. Я не то чтобы сомневался – я твердо знал, что он и не подумает искать Валю.
Я поспешил на работу. С утра я не был, пришлось задержаться и отсиживать вечером. И еще был разговор с начальником. Разговор не из приятных.
Домой я вернулся очень поздно. «Ай-ай… Ай-ай…» – слышно было, как жена укачивает дочку.
Гребенников сидел на кухне. Я (уже из прихожей) увидел край расставленной раскладушки и его лицо, он сидел за столом.
– Ну как? – спросил я шепотом. – Не нашел Валю?
Он покачал головой: нет.
Я прошел и увидел, что на кухне, кроме Гребенникова, еще и Тиховаров.
– Привет, – кивнул он.
– Привет. Ты тоже ко мне ночевать?
Тиховаров не улыбнулся, и я понял, что разговор у них к этому времени стал нешуточный.
– Валю искал? – спросил у меня Тиховаров.
– Утром искал, – сказал я. – Но не нашел.
– А я, например, искать ее не буду.
– Не ищи, – кинул ему я. – Кто тебя просит.
Я налил себе чаю – чай уже почти остыл.
– Это я просил его, – подал голос Гребенников.
– Землячка! Землячка! – передразнил Тиховаров. – Вы все жалеете ее, нянчитесь с нею. А попросите любого человека назвать нашу Валю одним словом – любого человека! – и он вам скажет это слово, до гениальности точное, хоть и нецензурное…
– Потише, – сказал я.
«Ай-ай… Ай-ай… Ай-ай», – мерно и с устоявшейся однообразной печалью доносилось из темноты комнатной к нам на кухню.
Тиховаров быстро зашептал:
– Я своей жене, которая больна, но работает, которая еле ноги носит, но работает, двух ласковых слов не успеваю сказать. И я должен, оказывается, волноваться и по всей Москве искать эту… эту…
– Потише, – сказал я. – Она его жена.
– Какая она, к черту, жена?! Пшик, пузырь мыльный, а не жена!
– Ну ладно! Ладно!
«Ай-ай… Ай-ай… Ай-ай…» – донеслось из той комнаты с усиленной интонацией и с намеком, чтоб мы говорили потише. Несколько раз дочка негромко вскрикнула и наконец успокоилась.
