– Не знаю, – сказал я. – Не знаю. Понятия не имею.
Гребенников ушел. На следующий день с утра, бог знает каким чутьем учуявший правду, он отправился в институт. И спросил там, есть ли дача у Седовласого. То есть нет, Гребенников спросил более аккуратно:
– Вы не скажете, где находится дача профессора такого-то?
И ему объяснили, и не стали даже спрашивать, студент ли он, и с какого курса, и какой зачет он собрался сдавать профессору, – мало ли!.. Гребенников тут же поехал. И скоро отыскал эту заснеженную дачу. Прошел туда по скрипучей снеговой тропке – дверь открыта. Собственно, сначала ничего особенного не было. Он едва только кинулся на Седовласого, хватанул его за грудь, а тот уже упал и застонал: «Сердце… Сердце!..» Возможно, сердце было лишь отговоркой. Но тем не менее пожилой, седой человек упал и не вставал. И Гребенников не знал, что теперь делать.
Он только кричал в ярости, стыдил и Валю, и Седовласого. Он укорял, взывал к совести и крушил стулом мебель. На шум прибежали соседи – они и Седовласый имели по «полудаче», то есть дом состоял из двух половинок, – и вот они прибежали из своей половины. Это были три братца, уже хорошо выпившие, возраст примерно от двадцати пяти до тридцати лет. Здоровенные и веселые. Не разбираясь, в чем дело, они примчались и избили Гребенникова в счет соседской чести.
Лицо Гребенникова было залито кровью, и Валя прижимала к его губам снег. Валя вела себя чисто по-женски. Когда Гребенников в ярости крушил дачное благоустройство, Валя кричала:
– Перестань! Ты видишь, ему плохо, ему с сердцем плохо! Болван!.. – а сама, суматошно отыскав пузырек, отсчитывала капли в ложку.
Но когда ворвались те трое, она взяла сторону мужа.
Она наскакивала на трех верзил. Она прыгала, царапалась и кричала:
– Что ж вы трое на одного! Подлецы!.. Трусы!
Драка постепенно переместилась во двор – там был глубокий снег. А еще через пять минут Гребенников уже лежал в снегу с разбитым лицом. Валя помогала ему встать.
– Павличек, – говорила она, – давай поднимайся, Павличек…
И прикладывала к его губам снег.
А те трое ушли к Седовласому, у которого, как это часто бывает, после мнимого приступа действительно случился сильнейший сердечный приступ – три или четыре месяца он приходил в себя после этого.
– Давай… Давай, Павличек. – Валя помогала Гребенникову идти.
Они выбрались из снега, вышли со двора – ехали домой электричкой. Валя плакала и каялась, не обращая внимания на то, что вокруг было полно людей. Гребенников ее простил. Они помирились. Валя сменила руководителя по аспирантуре, то есть ушла от своего Седовласого к другому профессору, тихому и безобидному старичку.
