И она туда распределилась. Работала. Как говорится, нашла себя. Что касается бальных танцев, они были в плохоньком состоянии. Но все-таки действительно были. А через год Аня вышла замуж за руководителя кружка, пошли дети, и бальный кружок в НИИ уже навеки прекратил свое существование. Наша тихонькая Аня его попросту торпедировала. Теперь ни руководителя, ни ярких афиш, ни самих бальных танцев нет там и в помине.
Распределение было на подходе. Юной семье Гребенниковых, как и всем другим, нужно было на что-то решиться. Как-то выбрать.
– Этот Седовласый велел мне читать толстенную монографию, – сказала Валя однажды.
Валя натирала сыр к макаронам и продолжала рассказывать:
– Этот Седовласый какой-то чудак!.. Неужели он не понимает, что я в науке птичка невеликая и что мне будет достаточно хорошего диплома! Ей-богу, чудак!
Гребенников, целясь в макаронину вилкой, спросил:
– Что за Седовласый?
– Мой руководитель. По дипломной работе.
– Раньше ты называла какую-то другую фамилию. Или это прозвище ему дали?
– Да, – Валя улыбнулась, – мы так его прозвали.
– Седой, что ли?
– Совершенно седой. И интересный. Такой важный, так улыбается!..
– У него много дипломников?
– С других потоков я не знаю. А нас у него трое. Одни девчонки… Только, пожалуйста, не ревнуй – он человек добродушный. Недавно говорит: «Товарищи студентки, мне вчера исполнилось пятьдесят лет. Прошу поздравить», – а у самого глаза молодые-молодые.
– И вы, конечно, кинулись его целовать?
– Павлик, как тебе не стыдно… Ничего мы не кинулись. Посмеялись – это было. Посмеялись, и все.
Но Гребенников как-то сник, загрустил. Он привык бояться за Валю.
– Ну, Павлик. Ну что ты!.. – Валя трясла его за плечо.
Она рассмеялась:
– Миленький!.. Он же старый!..
И еще смеялась:
– Он же старый, старик!.. Старикашка!.. Ну как тебя успокоить?!
Понимая, что смешон, и не находя других слов от волнения, Гребенников промямлил:
– Ну да… А если он начнет говорить о своем творчестве?
– Миленький!.. Даже если он наболтает на полную Нобелевскую премию, он же не станет для меня моложе?
Когда Валя уснула, Гребенников не спал – был неспокоен. Он вставал, курил, а к утру стал желт лицом.
Вот такой недоспавший, с желтизной на лице, Гребенников вдруг заявился вечером к Седовласому на дом.
– Я муж Вали, – сказал он смущенно, но с определенной твердостью.
Профессор, добродушно улыбаясь, провел его к себе в кабинет.
– Да, да, я с удовольствием вас выслушаю, – сказал он, усаживая Гребенникова и усаживаясь сам, – я весь внимание. Валю я люблю, она одна из лучших моих студенток… Даровитая девушка, не правда ли?
