Итак, продолжим нашу правдивую и удивительную историю. Щеголь вышел в антракте, ничем не примечательный Даниэль Жовар тоже; щеголи и личности непримечательные, великие люди и педанты часто делают одно и то же. Они случайно встретились в фойе. Даниэль Жовар приветствовал Фердинанда первый и пошел к нему навстречу; когда Фердинанд увидел этого нового «поселянина с Дуная», он одно мгновение поколебался, готовый уже повернуться на каблуках, чтобы не быть обязанным узнавать его; но, оглядевшись кругом и убедившись, что фойе безлюдно, он примирился с неизбежным и остался мужественно ждать своего товарища; это один из благороднейших поступков, совершенных в жизни Фердинандом де К.
Обменяйщись несколькими словами, они, естественно, заговорили о представляемой пьесе. Даниэль Жовар благожелательно восхищался ею и был крайне удивлен, узнав, что его друг Фердинанд де К., к которому он всегда питал большое доверие, был совершенно противоположного мнения.
— Мой дорогой, — сказал он ему, — это не просто старье, это рухлядь эпохи Империи, рококо, помпадур; нужно быть мумией или допотопным животным, членом Института или скелетом из раскопок Помпеи, чтобы находить удовольствие в подобной ерунде. Холод от этого такой, что бьющий фонтан на лету замерзнет. Эти длинные нескладные гекзаметры, словно хромые инвалиды, что под руку возвращаются из кабачка, один несет другого, а мы должны выносить все; право же, это, как сказал бы Рабле, нечто подтирочное; эти болваны существительные со своими прилагательными, следующими за ними как тень, жеманные перифразы со своими перифразочками, несущими им шлейф, снисходительно красуются перед публикой, невзирая на все страсти и события драмы; и потом эти заговорщики, орущие во все горло под сводами дворцов тиранов, ста
рающихся их не слышать, эти принцы и принцессы, сопутствуе- мые каждый своим наперсником, этот удар кинжала и заключительный рассказ в великолепных, академически причесанных стихах, разве это все не кажется до дикости жалким и скучным, так что даже стены начинают зевать?
— А Аристотель, и Буало, и прочие монументы? — робко возразил Даниэль Жовар.
— Ну, они имели значение для своего времени; если бы они вернулись в мир сейчас, так стали бы делать прямо противоположное тому, что делали раньше; они умерли и погребены, как Мальбрук и многие другие, которые ничуть не хуже и о которых больше никто не говорит; пусть они спят, как мы от них засыпаем, это великие люди, я против этого не протестую. Они приманивали дураков своей эпохи сахаром, а современные дураки любят перец; так пусть будет перец — вот и вся тайна литературы. Trink
