Островитяне относились к Лалу с недоверием, хотя прекрасно знали его доброту, которой так и светился благородный облик рыбака.
Почти все подробности его не обыкновенной жизни уже забыты. Сохранилось воспоминание только об одном трагическом и поучительном событии, в котором Лалу играл самую главную роль... Эта легенда передавалась на острове из поколения в поколение.
Лалу родился в южной части острова Пастора. О его раннем детстве и рассказать-то нечего. Вероятнее всего, оно протекало тихо и спокойно, в незатейливой обстановке небольшого островка, затерянного в море. Море было везде. Его открытая даль была неизменным фоном всех событий. Только иногда, может быть, при западном ветре к вечному шуму моря присоединялся волнующий гул сельвы, отделенной от острова зеленоватой водой пролива, глубокого, как пропасть. Но близость сельвы не привлекала внимания Лалу. Только море, вездесущее, могучее, манило его с непонятной, неодолимой силой. Он рос и креп под лучами жаркого солнца и порывами злого ветра, шумевшего в кустарниках на берегу.
Лалу не играл со своими сверстниками: мальчик не мог произнести ни одного слова. Он чувствовал себя бесконечно одиноким. Мало-помалу Лалу создал свой особый мир чувств и мыслей, в туманной глубине которого он находил ответы на серьезные вопросы, встававшие перед ним на каждом шагу.
Говорят, его слезы трогали сердца даже самых черствых людей. Если какая-нибудь неприятность выводила его из обычного равновесия, Лалу плакал, сотрясаясь от отчаянных, но безмолвных рыданий. Это напоминало простодушным островитянам стон маленького несчастного и беззащитного животного...
Лалу был смел и ловок. Он мог с непревзойденной грацией прыгнуть с лодки в любом, самом невообразимом и опасном месте и глубоко нырнуть. Старики, наблюдавшие за ним из окон жилищ, прилепившихся на самом верху скалистого берега, не могли скрыть своего недовольства поведением юноши. Люди пугались, видя, как Лалу, почти обнаженный, стремительно несся под водой, будто морское дно было для него родным домом. Черная голова мальчика выныривала на немыслимо далеком от берега расстоянии.
В сумерках Лалу возвращался в бедное жилище родителей. Его чистые, глубокие как море глаза горели восторженным огнем.
Прошли годы, и Лалу, хранитель неразгаданной тайны морских глубин, порвал всякую связь с родной деревней. Теперь уже вся бухта была местом его таинственных скитаний. Он жил всюду и нигде. Лодка его постепенно превратилась в какое-то странное логово. На носу ее возвышался навес из досок. Крыша была сплетена из широких листьев.
