И я все переписал.
Солнце бежит свою короткую декабрьскую дугу и, живо сияя, торопится упасть за край широкой котловины. Небеса наливаются голубизной, а по ослепительно белой чаще ущелья Пять Барсов расползаются синие тени. Поперек дола бредут два человека с рюкзаками, тяжело шагая по глубокому сухому снегу. Небольшой хребетик режет котловину темными стегозавровыми зубцами, поднимаясь к сахарной глыбе вершины.
Один из путников начинает взбираться по камням. Но вдруг он замер, будто схваченный столбняком. Слышит затем басовитый, низкий рев и понимает — пугал зверь сперва инфразвуком. Итак, леопард, метрах в двадцати выше и немного в сторону.
В первом, безотчетном порыве человек обивает сапогом снег с колючки и сует туда горящую спичку. Сухое растение вспыхивает, но зверь этого и не заметил. Рев нарастает.
А дальше... Дальше человек стоит на месте, не двигаясь, но леопард вопит уже не так грозно, не столь уверенно, а даже растерянно и жалко. Словно извиняется теперь, а скоро и вовсе смолкает.
Наутро два товарища-зоолога, которые ищут здесь, на северных склонах горы Душак, пещеру с летучими мышами, рассматривают на снегу вчерашний выходной след...
Отец у Панютина был в пятидесятых годах одним из лучших советских спортсменов-автомобилистов, участвовал в сложнейших пробегах, побеждал в ралли. А это — весьма замечательно, если учесть, что Константин Панютин-старший видел только одним глазом, да и тем наполовину, а реакцией отличался медленной от природы. Как же не ложился он в кювет уже на первом повороте? А так — в автомотоклубе его секция разбирала всевозможные необычные аварии, искала ненайденные решения. Отец зрительно проигрывал каждую экстремальную ситуацию, и потом она не застигала его врасплох, не терялись лишние доли секунды.
Когда у Панютина-младшего была в 66-м встреча с леопардом на Копетдаге и потом обдумывал ее и вспоминал другие, то тоже разбирал экстремальную ситуацию — человек лицом к лицу с диким зверем. Как ее разложить по полочкам, предвидеть и быть готовым?
Размышлял он: встреча на тропе — волнение обоим — и двуногому, и четвероногому. А как ведут себя звери в «минуты роковые»? Очень по-разному.
Вот снежный барс попадает в капкан. Попался и сидит, даже если только за палец схвачен. Сутки сидит. Кажется, оторвись — шкура целее будет; нет, не дергается. Приезжает, наконец, мужик, накидывает на пленника телогрейку, связывает и, взвалив поперек лошади, спускает в долину. Зверь лежит тушей, когда мог бы взбрыкнуться: силища у ирбиса такая, что от удара его архар катится несколько метров...
