– Мне отлично! Спасибо. Место на самом деле великолепное.
Мы опять замолчали.
Я вспомнила это забытое ощущение неловкости: вот почему мне было так неуютно в присутствии Димы – из-за этого вот фатального молчания. Слишком мы одинаковые…
Принесли заказ.
Я ждала, что Дима скажет что-то приличествующее случаю, поднимет свой стакан с соком за встречу, за промысел Божий, за меня, наконец.
Тихомиров молчал, как глухонемой, неуютная пауза затягивалась, и я опять присосалась к спасительному мартини – на трезвую голову мне этого не выдержать. Странный тип. Если тебе не о чем говорить с женщиной, зачем приглашать ее в ресторан?
Наконец в голове возникла приятная легкость, Дмитрий уже не смущал меня упорным молчанием.
– Ты не изменилась, – разлепил губы Дима.
– Ты тоже не изменился, – усмехнулась я.
– К сожалению.
– Почему – к сожалению?
– Потому что меня по-прежнему тянет к тебе.
Я замерла с куском во рту.
– Удивлена? – продолжал Тихомиров. – Я никогда не умел говорить о чувствах, не то что… Переверзев.
Я нахмурилась и с грустью подумала: «Уж лучше бы ты молчал».
– Давай не будем ворошить прошлое, – предложила я, – все равно ничего не изменишь – Степка погиб.
– Погиб? – вскинул брови следователь. Первая живая эмоция за все время.
– Да, недавно узнала.
– Жаль. А насчет того, что нельзя изменить, – не совсем так. Можно, если…
Тихомиров опять замолчал! Издевательство какое-то!
– Что – если? – не выдержала я и сразу пожалела. Как можно вмешиваться в химический процесс?
– Если у тебя никого нет.
– Давай начнем с тебя.
У меня хватило ума притушить взгляд, чтобы следователь не поймал меня на месте преступления: вдруг безумно, до дрожи захотелось, чтобы у Тихомирова никого не было. Никогда. Чтобы все пятнадцать лет Дима помнил и любил только меня.
Желание было столь глупым, что я растерялась. Черт возьми, что это со мной? Что происходит?
Рассказ Тихомирова о событиях тринадцати прошедших после нашей последней встречи лет не занял минуты:
– После института работал в милиции, шесть лет назад перевели в прокуратуру. Был женат, развелся. Уже два года один. А ты?
Я взяла за образец Димину краткость:
– Я жила с мамой, год назад мама умерла.
Слава богу, Дима не нацепил маску скорби и не произнес ничего типа «мне жаль, извини». Он сразу перешел к итоговой части:
– Ты одна?
– Да, одна.
– Хранишь верность Переверзеву?
Мне очень хотелось обидеться, но мартини заблокировал какие-то центры, отвечающие за обиду и уязвленное самолюбие. Я покачала одурманенной головой и вдруг негромко пропела:
