– Какое твое дело? Ты мне кто?
– Я не позволю так с собой обращаться! – внезапно заорал Арсений. – Ты что думаешь, что можешь так со мной поступать? Я сейчас вышвырну твоего хахаля! Кто он? Кто?
Жуков со зверской рожей наступал, я выставила руки вперед, пытаясь остановить спятившего Арсения, но он отодвинул меня и оказался на середине дорожки, ведущей к дому.
В этот момент через ограждение со стороны соседа перескочил огромный зверь. Оскалив зубы, зверь (это был Тихон) замер между крыльцом и Арсением и предостерегающе зарычал.
– А, так ты с соседом снюхалась? Ну, ты еще пожалеешь, – прошипел Жуков, вынужденный ретироваться.
«Ревнив, подвержен приступам агрессии, – дописала я характеристику Жукова, – боится собак».
Избавившись от рехнувшегося Арсения, я с опаской двинулась к крыльцу. Тихон помахал мне хвостом и тем же манером вернулся на свою территорию.
Тут я увидела соседа и невольно вздрогнула.
Степан стоял, привалившись к двери дома, и скалился, отчего приобрел сходство с голливудским монстром.
– Развлеклись? – выдавила я.
– Давно мы с Тишкой столько удовольствия не получали, – со злорадной усмешкой ответил Степан.
– Сомнительное удовольствие – травить людей собакой. Я сразу поняла, что с вами что-то не так.
– А что, не надо было нам вмешиваться?
– Я бы справилась своими силами, – с достоинством ответила я, – впредь не лезьте в мою жизнь.
– Как скажете. – Паяц поднял обе руки, как бы признавая поражение.
Я презрительно фыркнула и вернулась домой, где застала Максима Петровича на диване за чтением женского романа. Хм!
– Это был Жуков? – проявил интерес Максим Петрович, не отрываясь от книжки. На этой странице Франческа соблазняла любимого, сохраняя инкогнито! Я почувствовала, что краснею. Не за Франческу – за Француза.
– Да, Жуков. Мы не договаривались, он пришел неожиданно, – оправдывалась я.
Француз отложил роман и поделился впечатлением:
– Интересная книжка.
– Угу, – промычала я.
– Жуков влюблен в тебя по уши.
– Вы ошибаетесь, ему не я, ему паи нужны.
– Неужели какие-то паи могут быть нужнее тебя?
Бархатный голос брал в плен, черные глаза мерцали, аромат дорогого табака и острого, как нож для колки льда, парфюма проникали в сердце. Максим Петрович опять обнял меня, притянул к себе.
Перед моим взором возник розовощекий, крепенький младенец. Я откинула голову, встречая поцелуй, обвила шею Француза, его руки легчайшими движениями расстегивали пуговки на блузке. Максим Петрович учащенно дышал, подбираясь губами к ложбинке на груди, и тут снова раздался звонок.
