Я подала два высоких стакана из чешского стекла, пока гость наполнял их белым десертным вином, вымыла фрукты и открыла конфеты.
Мы расположились за столом друг напротив друга, Жуков поднял фужер и произнес тост:
– За самую очаровательную и непредсказуемую женщину Заречья.
Тост был так себе, я поддержала его из вежливости.
Далее Жуков очистил мандарин, разломал на дольки и протянул мне половину.
– А ты руки-то мыл? – заподозрив повышенную бактериологическую обсемененность, спросила я.
– Хочешь, при тебе вымою, чтоб ты видела?
Он подошел к мойке, выдавил средство для мытья посуды, вымыл руки, вернулся к столу и очистил следующий мандарин. Опять протянул мне половину.
Я с подозрением воззрилась на консультанта:
– Не переигрывай.
– Витя, откуда столько скепсиса?
– Если бы ты видел себя со стороны, вопросов бы не задавал.
– Неужели я неубедителен в роли влюбленного мужчины?
– Нет, неубедителен.
Масленые глазки Арсения заскользили по мне.
– А что я здесь делаю, по-твоему?
– Я догадываюсь, но хочу, чтобы ты сам сказал мне об этом.
И тут как-то случилось, что Жуков коршуном набросился на меня.
Оказавшись прижатой к стене, я почувствовала на губах его стремительный, агрессивный поцелуй.
Дальше все завертелось и едва не вышло из-под контроля. Губы мои были заняты, руки тоже, и тело, собственно, мне уже не подчинялось. Оно подчинялось этому захватчику Жукову!
Я собрала волю в кулак и оттолкнула Арсения:
– Ну ты и жук! Ты здесь совсем не ради моих прекрасных глаз, а ради земельных паев!
– Глупости! Но ты решай, пока цена подходящая, а то прощелкаешь – будешь жалеть, – усталым голосом посоветовал Арсений, не сводя с меня хищного взгляда.
– Я учту, – стараясь не смотреть на завоевателя, буркнула я.
Жуков отбыл, а я вернулась к Франческе, которая добилась потрясающих успехов в модельном бизнесе, продолжая хранить верность Рэю.
Весна перла изо всех щелей, мне повсюду мерещились младенцы (не кровавые, нет, наоборот – счастливые, кружевные) и как никогда хотелось покинуть бомбоубежище, где было тихо и пусто и не было ни одного младенца (да что там – младенца, даже эмбриона, и то не было).
Цейтнот и природная лень пробудили во мне мыслителя, и я придумала блицметод достижения цели: Дамой можно не быть, Даму можно сыграть.
То есть притворяться долго – это лицедейство, требующее профессионализма, а я не обладала и малой толикой актерского таланта, как Дашка – здравым смыслом. Но притвориться ненадолго – это под силу каждой.
