Леся плакала, вспоминая своё детство, рассказала, что накануне дед подозвал её к себе и прошептал, что пришла ему пора помирать, и просил похоронить его по обычаю православному.
— Дед у меня роды принял, — произнесла тихим голосом Рут, и добавила, — если б не он, не выжил бы сыночек мой.
Глаза её были полны слёз. Мужчины стояли, молча, опустив головы, каждый думал о своём. Давид вспомнил, что именно он, дед Макар, растопил его недоверие к православным, что это на его хуторе Леся спрятала Рут, и дед берёг её пуще глаза, хотя легко мог за это поплатиться жизнью. Это он, дед Макар, принял роды и первым взял в руки только что родившегося сына Давидова, сына евреев, которых казаки убивали тысячами.
Сашка вспоминал, как дед Макар поставил его на ноги после ранения, если б не дед, не выжить бы ему.
И как же среди этих воинственных дикарей — казаков мог появиться такой необыкновенный человек широкой души, щедрый и отзывчивый, мудрый и строгий. Вот сыновья же его подались к Хмельницкому в войско, да и сгинули там, и где могилы их неизвестно. Из всей большой семьи осталась только Леся, любимая внучка, очень похожая на деда, которая стала и Сашкиной любимой девушкой.
Постояли, поклонились деду, и пошли собираться в путь.
Ехали, молча, едва переговариваясь, предвидя неизбежное расставание. Вскоре пути их разошлись: Давид с отрядом и с Рут возвращался к князю Вишневецкому, Михаил с Сашкой и Лесей держали путь в старинный замок, откуда молодые люди отправились воевать.
Как всегда, прощались на распутье дорог. Михаил полез в походную сумку, притороченную к седлу, извлёк кусок толстой материи и передал его Давиду. Давид развернул ткань: на чёрном бархате голубой и золотой парчой был вышит родовой герб Рудницких.
— Храни тебя, Господь!
Тогда Давид достал откуда-то из своей одежды маленькую коробочку и подал Михаилу. Тот взял, раскрыл. Тусклым золотом блеснул Моген — шестиугольная Звезда Давида.
— Мазаль тов! Счастья тебе!
Волнение охватывало Михаила по мере приближения к родовому замку. Уже за несколько вёрст до него он не мог сидеть в седле: то спешивался и шёл пешком, то снова садился на лошадь. Когда показался замок, сердце колотилось так, что казалось, вот-вот выскочит из груди.
Сейчас он увидит мать, увидит глаза любимой, по которым так стосковался за эти два года.
Но что это? Раскрытые настежь ворота, пустые глазницы окон, разор и запустение и… никого живого. Остановились посреди двора, Михаил поднялся в замок. Через некоторое время вышел, плечи его сутулились, он сразу постарел, осунулся, стал ниже ростом.
