Обложка альбома не соврала, они удивительным образом подходили друг другу, как две детали одного и того же причудливого пазла. И не то было важно, что Готье стал ее первым мужчиной, не в этом было дело, об этом, как ни странно, никто даже и не вспомнил, это было забыто буквально уже на следующий день после того, что случилось. Куда важнее было то, как чисто и красиво звучали их тела, стоило им прикоснуться друг к другу.
Ничего, кроме этого, не изменилось. Они по-прежнему встречались на репетициях, как два шпиона обмениваясь короткими выразительными взглядами. Соня видела, как он обнимает Ингрид и та светится от счастья. Она видела, как легко и естественно Готье живет во лжи, как ложь ему к лицу, обостряет его чувства и даже вдохновляет его, окрашивая легким румянцем его красивое, артистичное лицо. Соня удивлялась, насколько мало значило для нее все это. Чтобы быть с Готье, ей совершенно не требовалось обладать им единолично. Так Соня с удивлением узнала, что она не ревнива. До этого она ничего такого про себя не знала.
На протяжении нескольких месяцев она думала о Готье, он занимал ее, как нерешенная шарада, как сложный вопрос в кроссворде. Но не вопрос обладания или бессмысленных и таких вожделенных обещаний быть вместе волновал ее. Ей только хотелось понять, каково это — оказаться в его руках. Много раз она представляла себе, как его тонкие губы приближаются к ее губам, как происходит что-то, отчего люди теряют голову. Потеряет ли голову она? Ей хотелось понять, что такое любвь, если ради нее люди в буквальном смысле сходят с ума, и что такого в Готье, отчего Ингрид так его любит. Она хотела бы посмотреть на него ее глазами, но этого у нее не получилось, и тот огонь, который сжигал Ингрид, отнимая у нее сон и красоту, не опалил даже края Сониного платья.
Соня очень скоро остыла. Быстрее, чем даже сама хотела. Когда-то, в детстве, она очень сильно любила одно платье — оно висело в витрине ГУМа, на манекене. Белоснежное, с розовым бантом на поясе — оно было таким прекрасным, что Соня часто приходила на него смотреть. Не то чтобы она хотела его носить — оно было замечательным само по себе, там, где находилось, за стеклом витрины, но мама заметила Сонин интерес и купила это платье. Она хотела сделать Соне подарок, ей нравилось, когда ее кукольно-красивая, фарфорово-хрупкая дочь носила изящные шелковые платья.
Соня носила платье несколько месяцев, однако никогда уже не испытывала такого восхищения, какое испытывала, когда видела его в витрине. Она даже хотела, чтобы платье снова перекочевало на плечи пластикового манекена, а она бы смогла смотреть на него и любоваться им со стороны. Но платье уже было ее, и оно пачкалось, на нем оставались пятна от вишневого варенья, которые потом было невозможно вывести. Платье мялось, если не вешать его на плечики в шкафу. В конце концов, оно вышло из моды. Соня больше не смотрела на него с восхищением, однако она носила его, раз уж ей его купили.
