— Ну вот, ты опять делаешь это ради кого-то! А ведь ты — талантливая художница, это — твой мир, твое окружение. В конце концов, ты сможешь там продать свои картины и… О! Я придумал! Ты продашь свои картины и подаришь мне шкаф!
Ей нужен был толчок, идея, ради которой она могла бы оторваться от уютного домашнего мирка. И моя идея ей понравилась. Она даже захлопала в ладоши и тут же начала собирать свои прибамбасы для рисования, хотя до начала биенале оставалась еще неделя.
Выглядело это творческое мероприятие приблизительно так: где-то у подножия гор разбивался «художественный городок». Ставились палатки для участников, возводился импровизированный вернисаж под огромным брезентовым тентом. Две недели молодые дарования работали на пленэре, выставляя свои старые и новые работы на продажу. Сюда же на автобусах время от времени привозили журналистов, телевизионщиков, искусствоведов и даже иностранцев-коллекционеров.
— Это будет дурдом, — пояснила мне Лика, — застолья до утра. Какое там рисование? Так, профанация…
— Не преувеличивай. А если будет плохо — то хоть побудешь на природе, подышишь свежим воздухом, отдохнешь от меня, дурака… А я приеду тебя проведать. И мы будем будем гулять в горах!
Тут меня передернуло, и я замолчал…
5
Люблю сентябрь. В этом году он был особенно теплым и каким-то вкусным — воздух, пропитанный запахом кофе, под вечер приобретал еще и густой лиственный аромат с привкусом хризантем. Лика уезжала рано утром, с последней группой. Накануне я договорился с ребятами, что они возьмут ее принадлежности с собой, у меня в день отъезда была уйма важных дел, и я не мог ее проводить. А так Лике не пришлось тащить на себе тяжелый этюдник.
Утром мы пили кофе, и я пытался втолкнуть в нее хотя бы кусочек бутерброда, но она категорически отказывалась.
— Ну что, собственно, происходит? — спрашивал я. — Пару недель отдохнешь от дома, от меня… Другая бы радовалась…
— Никогда не говори так — «другая». Я не знаю, что делали бы другие, но мне без тебя плохо. Как будто потеряла какой-то важный орган — руку, например, или ногу. Ты бы смог ходить с одной ногой?!
— Купил бы костыли! — улыбнулся я.
— Ты шутишь, а я — серьезно…
Я вызвал такси. В прихожей осторожно застегнул мои любимые пуговицы на ее курточке.
— Этот ангел тебя обожает, этот — защитит, этот — сохранит, а этот немного сердится, — приговаривала она, пока я возился с застежками.
Я немного волновался, будто она и правда была маленьким ребенком. Но с каждой застегнутой пуговицей во мне поднималась едва ощутимая волна радости оттого, что она уезжает, что я смогу побыть один, ПОПРОБУЮ побыть один, без нее. Конечно, я не произнес этого вслух, она бы обиделась.
