Когда Элион наконец выбрался наружу, он с облегчением увидел, что уже утро. В полумраке пещеры легко было потерять чувство времени. Чародей расправил плечи и глубоко вдохнул холодный бодрящий воздух, радуясь тому, что покинул темноту убежища, а с ней и неотвязные ночные кошмары. День выдался славный — прохладный, ясный, ветреный, словом, один из тех дней, когда солнце и ветер играют в салочки с облаками. Холмистые пейзажи — лучший бальзам для измученной души. Перед бесконечными грядами холмов людские беды кажутся мелкими и ничтожными, и воздух здесь чистый, пронизывающий — словно остро наточенный нож. Звенящий пересвист ветра лишь сильнее подчеркивал глубокое, неколебимое молчание холмов.
Затем в голос ветра вплелась новая нота — словно запела флейта, — и чародей понял, что Тиришри вернулась.
— Ты готов? — осведомилась она. Элион вздохнул. Итак, пора проходить через Завесу. Дольше откладывать нельзя… а ему, по правде говоря, так не хочется покидать безопасные пределы Гендиваля, да и страшит его то неведомое, что ждет их впереди.
— Пойдем же, — настойчиво продолжала фея. — Чем раньше примемся за дело, тем скорее с ним управимся.
Элион зло сверкнул глазами. На кой только Шри нужно все время притворяться этакой бодрячкой?
— Какая разница? — проворчал он вслух.
Горсть песка, подхваченная порывом ветра, несильно шлепнула его по затылку.
— Если тебе уж так хочется уничтожить меня взглядом, то я здесь! — серебристо рассмеялась Тиришри.
Элион беззвучно выругался. Нечего сказать, подходящую напарницу навязал ему архимаг, и что хуже всего — он даже не может, если припечет, отвесить ей пару затрещин! Не улучшили его настроение и выходки коня — злобного и своенравного гнедого жеребца с глазами навыкате и крупными острыми зубами. Кергорн уверял его, что это самый быстрый скакун в конюшнях Гендиваля. Прежняя лошадь Элиона, смирная коренастая кобылка, терпеливо сносившая недостаток умения и сноровки у своего всадника, погибла на обратном пути из злосчастного похода в логово ак'загаров. Элиону ее здорово недоставало, хотя к лошадям он был равнодушен — для него они были всего лишь небесполезным видом транспорта. В отличие от гнедого зловреды покойная кобылка всегда была смирной и послушной. Она никогда не лягалась, не каталась по земле, пытаясь придавить всадника, не норовила проскочить под нижними ветвями дерева, чтобы вышибить Элиона из седла. Она-то никогда не выворачивала шею, чтобы ухватить зубами ляжку всадника всякий раз, когда он хотел сесть в седло! К тому времени, когда Элион затягивал подпругу и кое-как вскарабкивался на норовистого жеребца, он чувствовал себя таким измотанным, точно целый день таскал тяжеленные камни. И вдобавок всякий раз лишь тихо дивился тому, что оказался в седле, не получив ни единого укуса.
