Все было пока что как-то странно и даже, казалось, несерьезно. Батальон замер - люди впервые видели немцев и слышали шум боя. Только комбат, мы знали, десятки раз попадал в такие переделки. Он один мог спокойно рассудить, что происходит.
Немцы, развернувшиеся за это время и на шоссе, и влево от него в длинную цепь, видели, конечно, полоску свежей земли, выброшенной ротами из отрытых за ночь траншей. Туда-то и направили весь свой огонь, шагая деловито, не спеша, уверенно, выполняя привычную и даже, казалось со стороны, веселую работу, успех которой, конечно, не вызывает сомнений.
Роты открыли огонь - для большинства бойцов первый боевой огонь в жизни, - увидели первого упавшего врага. Тогда немцы начали обтекать нас слева уже не так уверенно, как действовали прежде, а как-то нервно, поспешно припадая и пригибаясь к земле.
Мы услышали первый крик раненого:
- Помогите! Помогите, товарищи!
После этого пронзительного крика, который не зря называют душераздирающим, пули будто начали свистеть еще более неприятно.
Я заметил, как комбат перемахнул открытый участок и прыгнул в ячейку к Антонову. Оттуда до меня вскоре дошла его команда, переданная по цепи:
- Лейтенант Перелазов, в седьмую роту!
Я перешел по траншее вправо и столкнулся с комбатом. К нему же торопливо бежал и Антонов. Комбат остановился и шутливо спросил:
- Ну как дела, студенты? Страшно? Мы улыбнулись и ответили в один голос:
- Ничего!
- Постойте здесь, сейчас я вам кое-что скажу.
Антонов показался мне озабоченным. Видно, он устал, осунулся, щеки провалились, только глаза по-прежнему горели.
И мне вспомнилось двадцать второе июня сорок первого года.
Накануне войны в училище пришла телеграмма. Болела мать, и я получил кратковременный отпуск по семейным обстоятельствам. Когда стало известно о войне, я побежал в институт и там попал на митинг. В актовом зале собрались студенты и преподаватели, стоя слушали они выступление по радио Молотова. Директор института объявил митинг открытым.
И вдруг на сцену выбежал Алексей Антонов. Он был в широких заношенных брюках, белесых, вздувшихся на коленях, в рубашке с расстегнутым воротом, с закатанными рукавами. Остановился, посмотрел в зал, отбросил рукой светлые волосы, упавшие на лоб, и продекламировал:
Дорогу веселым гасконцам!
Мы южного неба сыны!
Мы все под полуденным солнцем
Для счастья и битв рождены!
Все замерли. Алеша передохнул и громко сказал:
- Прошу записать меня добровольцем на фронт, Хочу защищать Родину.
