Солдаты надевали на прилетевших шубы, валенки и по нескольку человек уводили в общежитие, откуда они уже сопровождались в кунг, где лежали убитые. Туда было проведено освещение, и все же родственники вначале не могли опознать своего сына или брата (а были и такие, родители которых не смогли приехать) и с ужасом переводили взгляд с одного солдата на другого, пока не останавливались на единственном, самом дорогом и самом родном человеке, и тогда люди действовали совершенно по-разному. Большинство падали на колени, кричали, причитали, но были и такие, кто молча стоял и смотрел, и со стороны создавалось впечатление, что родственник просто не находил своего, и тогда присутствовавшие там солдат и медсестра показывали им сына, но после этого родственник только молча выходил из заиндевевшего от мороза кунга. Безусловно, картина была настолько страшная, что у многих, видимо, срабатывал какой-то защитный механизм, и люди просто немели от ужаса. Так, один за другим, все прилетевшие посетили этот страшный кунг. И только один солдат оказался никем не опознанный и никому не нужный. Это был рядовой Глухов Олег Иванович, и на вопрос майора Сердюченко замполит сказал: «Детдомовец он, родственников нет». — «Может, есть кто-то из дальних родственников?» — «Как он мне когда-то сам сказал, вернее, проорал, — в целом мире никого, как в космосе!»
И Николай Иванович рассказал, как ему доложили, что солдат Глухов не пишет писем домой. И замполит, решив разобраться, вызвал его к себе на беседу и на первый же вопрос о родителях он заорал: «Никого в целом мире, никого, как в космосе. Сучка меня родила, бросила в роддоме, и вот с тех пор я и мыкаюсь». Вот и теперь кого-то оплакивали, по ком-то убивались, а он даже сейчас, кроме официальных лиц, никому не нужен и лежит он, сердечный, страшно начавший и так же страшно закончивший свой жизненный путь, окоченевший, насквозь промерзший, не знавший и при жизни никакого человеческого тепла.
Ночной мрак, окутавший станцию, становился невыносимо тягостным. Особенно гнетуще действовал он на тех, кто только что прилетел сюда, поэтому первые просветления, появившиеся на горизонте, заметили почти все, а кровавое солнце, которое почти полностью выползло из-за сопки в один из дней, даже солдаты, которые в этом году увольнялись в запас и всегда по-особому относившиеся к этому событию, смотрели на оранжевый огненный шар угрюмо и молчаливо. А главное светило земли так же медленно, скрывалось за сопкой, пока не оставило после себя только кровавые блики.
