– Эта мысль наверняка посетила и Роберта, – сухо отозвалась Мэри.
– Помнишь, ты предупреждала, что, выйдя за него замуж, я совершу самую чудовищную ошибку в своей жизни?
– Если бы выяснилось, что я была не права, я была бы просто счастлива.
– И все-таки ты не ошиблась. Но мне и в голову не приходило, что он способен опуститься до лжесвидетельства. – Ноэль захлопнула пудреницу и сунула ее в сумочку.
– А если ему не придется лгать? Если судья по какой-то причине встанет на его сторону?
Ноэль по-новому взглянула на мать. Порой Мэри вела себя так, будто ее ноги никогда не было в маленьком городке, однако прекрасно знала, по каким законам живут такие города.
– Все в Бернс-Лейк чем-нибудь да обязаны ему. – К этому обстоятельству Ноэль так привыкла, что говорила о нем равнодушно, как об оттенке неба. – Не только подрядчики, которых он обеспечивает работой. Он участвует в сделках с недвижимостью, ссужает деньги, даже помогает на выборах. Поэтому меня не удивит, если выяснится, что судья тем или иным способом уже запустил руку в карман Роберта. – Она откинулась на спинку сиденья, опять ошеломленная мыслью о том, что ей предстоит.
– Посмотрим, что скажет Лейси.
Мэри подъехала к современному дому в стиле ранчо, темно-бежевому, с зеленой отделкой. Краска на ставнях облупилась; «датсун» старой модели, стоящий на дорожке у дома, явно проделал немало миль. Если Лейси и была преуспевающим адвокатом, она предпочитала скрывать это. Ноэль невольно встревожилась, заметив неухоженный газон и живую изгородь, которую давно следовало подстричь.
Головокружение накатило на нее, и, почувствовав материнскую руку, Ноэль благодарно оперлась на нее. «Словно пьяница в часы похмелья…» Она еще помнила, каково просыпаться по утрам с ощущением, будто твоя голова набита промасленными тряпками, готовыми вспыхнуть. Эти воспоминания заставили ее выпрямиться и отдернуть руку. Неверно истолковав этот жест, Мэри оскорбленно взглянула на дочь.
«За наши ошибки расплачиваются близкие», – подумала Ноэль. Сколько раз в детстве она изо всех сил старалась быть хорошей! Как ни странно, от шалостей ее удерживали не мысли о матери: в глубине души Ноэль знала, что боязнь невольно причинить ей боль – почти суеверие. Наверное, она просто оберегала хрупкие отношения. Они с матерью виделись редко; в тех случаях, когда Мэри оказывалась дома, у нее почти не находилось времени на дочь.
Ноэль не могла допустить, чтобы Эмма выросла в такой же обстановке, чтобы дорожила каждой толикой материнского внимания, с нетерпением ждала волшебного дня, когда они будут не просто встречаться, а все время быть вместе. Но что ей делать теперь, без Эммы? «Кроме бабушки и Эммы, у меня никого нет».
