— Как так, но что же у тебя звенело в кошельке? — спросил с удивлением Гель.
— Это дело другое. Неужели ты думаешь, не в обиду тебе будь сказано, что я выкажу свою бедность перед актерами? — говоря это, старый воин открыл свой кошель и показал в нем несколько медных колечек от старой цепочки. — Когда у тебя нет ни одной монеты, пусть они звенят как можно громче у тебя в кармане: это полезно во многих отношениях, милый юноша.
— Но если тебе даже пообедать не на что, — сказал Гель, — каким образом ты попал в игорную комнату?
— Ах, это пустяки, — ответил, немного смутившись, Боттль. — Видишь ли, когда происходит борьба между телом и духом, победить должен всегда последний, ведь шестью пенсами я не мог удовлетворить и то и другое. Я долго колебался и думал, что лучше: съесть мяса и выпить пива, или же посмотреть, не повезет ли мне в игре? Ты ведь знаешь Кита Боттля: хотя он участвовал в сражениях и перерезал немало испанских глоток, и хотя он любит и мясо и пиво, но потребности ума для него всего дороже.
Тронутый при мысли, что голодный воин пожертвовал последними шестью пенсами, только бы испробовать счастья в игре, Гель сейчас же полез к себе в карман, достал все, что у него оставалось от жалованья за последнюю неделю, около пяти шиллингов в общем, и отдал два шиллинга с половиной Боттлю, говоря:
— Я могу дать тебе половину только, Кит, остальные я должен отдать другому, у которого занимал как-то раньше.
— Нет, юноша, — воскликнул Кит, быстро оглядевшись кругом, чтобы убедиться, что никто из присутствующих не видит их сделку — я вовсе не желаю тебя грабить, я возьму два шиллинга и ни одного пенса больше. У тебя золотое сердце, юноша, завтра я отдам тебе деньги, хотя бы для этого пришлось заложить свой меч. Завтра отдам, верь старому солдату Боттлю.
И, гордо выпрямившись, старый капитан, достигший своей цели, исчез из виду. Мерриот прошел в комнату, где уже сидели актеры. Бокал вина с Канарских островов уже стоял на столе и ждал его.
— Ну, что, Гель? — воскликнул Слай. — Кажется, Боттль посвятил тебя в какую-то государственную тайну?
— Люблю я этого старого бродягу, — ответил Гель, избегая прямого ответа. — Ведь он главным образом и обучил меня фехтовальному искусству. Он в душе солдат, и, кроме того, в нем масса самолюбия, что резко отличает его от других бродяг.
— Мне кажется, дела его плохи, — заметил Флетчер, — несмотря на то, что он звенел своими монетами. Я видел сегодня, как он бродил вокруг театра, с завистью посматривая на сидящих в нем: он, казалось, стоял и ждал, не подойдет ли кто-нибудь из его друзей, чтобы заплатить за него за вход. Я позволил ему войти даром, вы бы видели, как он обрадовался этому позволению.
