Вот это была новость так новость! Значит, жизнь, выходит, шла и вершилась! А Леха со своей мелочовкой, получается, чуть из ее корзины не выпал! Такой поворот чуть не проморгал!
Услыхав про глобальные перемены в политике, Леха в один миг почувствовал, как время снова устремилось вперед. В Лехиной груди стало неимоверно горячо. Ему показалось, что от его внутреннего возгорания снег сейчас же начнет таять и все это неминуемо приведет к ранней весне. Стоя в строю, он даже стал дышать чаще и глубже, чтобы как-то охладить свой внутренний перегрев.
По окончании построения, когда офицеры разошлись по своим подразделениям, Леха направился в штаб прямиком к командиру батальона. Зайдя в кабинет, он прямо с порога попросил комбата считать его первым в очереди добровольцев на отправку в Афганистан.
Комбат с пониманием и некоторым сожалением посмотрел на него.
— Очередей, я думаю, не будет — медленно произнес он. — А может, тебя, Шашкин, в другую часть перевести? Напиши рапорт, я походатайствую, переведут куда-нибудь недалеко. Специалист ты хороший, характеристику отличную дадим.
Но Леха вариаций на эту тему уже не допускал. Зачем ему перевод? Ему надо ехать теперь только на помощь братскому народу. И желательно немедленно. У него просветление в мозгах только про это и наступило! И никаких суррогатных заменителей своей хорошо и быстро осознанной идее он теперь уже не признавал.
— Никак нет, товарищ подполковник, прошу направить меня только туда — в Афганистан!
Комбат некоторое время молча смотрел на Леху и наконец, вяло махнув рукой на дверь, ответил:
— Ладно, иди. Пока ничего еще толком не известно, а там посмотрим.
Ему вполне были ясны мотивы Лехиного поведения. Он и сам не был страстным поклонником идеи назначения Пругина на должность зампотеха батальона, но знал, что вопрос назначения Пругина в штабе дивизии был давно решен. Выставлять же на показ свое отрицательное мнение, никак не влияющее на это назначение, он не стал. Это лишь привело бы к обострению отношения с дивизионным начальством, от которого реально зависело дослужить ему самому почетно до пенсии здесь или еще черт его знает где. Будь его батальон побольше, он перевел бы этого прапорщика в другое подразделение, чем с ходу и решил бы эту проблемку. А так, куда его тут денешь? Пругину же служить тут еще долго. Даже когда капитан Засохин, перепачканный мазутом, недавно жаловался на «этого обнаглевшего прапорщика», комбат резко его заткнул и посоветовал иметь свое собственное мнение о подчиненных, а не повторять чужое. А теперь этот желторотый крепыш в детских веснушках и прапорских погонах сам хоть на войну от этой незадачи просится. А если глубже копнуть и разобраться, то это в первую очередь его, комбата, незадача. Надо было все же попытаться объяснить тогда в штабе дивизии, что Пругин еще тот подлюка! Но кто ж знал, что так обернется? Кто-кто! Сам же и знал, что дурак в поле не комбайн! Бедная Люба, как она жила с этим…
