Затем мешок опять обретает неподвижность. Кажется, человек внутри, кто бы это ни был, просыпаться не намерен. Но тут он снова шевелится, и теперь движения его становятся более резкими и энергичными. Потом он на какое-то время опять застывает, потом судорожно дергается и при этом как-то даже злобно фыркает. Вряд ли кто способен снова погрузиться в сон после подобного пробуждения. И человек в спальнике тоже не способен. Он быстро садится на кровати, двумя руками стягивая с плеч мешок. Это Уго. На его лице — опухшем и помятом со сна — темнеет щетина, а залысины еще более заметны. Он козырьком подносит обе руки ко лбу и, прищурившись, смотрит в ту сторону, откуда бьет слепящий свет, потом с усталым вздохом снова падает на кровать.
— Сволочи! — бормочет он своим мягким голосом. — Не могли дверь как следует закрыть!
На самом деле обе двери — и та, что ведет в зал, и та, что ведет наружу, — распахнуты настежь, благодаря чему столб света теперь падает прямо на кровать, где спал Уго.
Уго еще какое-то время продолжает лежать, словно собираясь с силами для очень важного дела. Затем он неуклюже вылезает из спального мешка, проявляя больше решительности, чем сноровки, и, ослепленный ярким солнцем, мигая, бежит к входной двери. На нем летняя пижама — шорты с футболкой. Левой рукой он продолжает прикрывать глаза, а правой остервенело чешет бедро.
— Ну сейчас я им всем покажу! — говорит он наконец, шаря в поисках дверной ручки.
— А ты не торопись показывать, — раздается голос из соседнего помещения, — дверь-то нарочно оставили открытой.
Уго по голосу узнает Ибаньеса, теперь его фигура резко вычерчивается против света в дверном проеме.
— Нарочно? — переспрашивает Уго, с трудом ворочая языком и протирая глаза, чтобы взглянуть в лицо Ибаньесу. — Который… который сейчас час? Где все?
Пока Ибаньес медлит с ответом — всего три-четыре секунды, не больше, — между ними повисает в воздухе полная тишина, словно и на самом деле вокруг, на расстоянии многих и многих километров, нет ни одной живой души.
— Дверь открыли, чтобы ты наконец проснулся, — поясняет Ибаньес. — Все… где-то там… А про время мы ничего не знаем.
— Как? Как это не знаете? Перестань ерундить!.. — Уго разом приходит в себя. — Значит… часы… мобильники… И мы все еще?..
— Ничего не работает.
Уго с усталым вздохом садится на ближайшую койку, двумя руками растирая себе лоб.
— А почему вы мне ничего не сказали? — спрашивает он, на миг оставляя свой лоб в покое. — Бросили тут одного…
