— И чтобы внутри кто-нибудь обязательно сидел, на случай если получится.
— А что, у машин нет аккумулятора?
— Искру свеча дает, непосредственно генератор или что-то вроде того. Правда, Рафа?.. Рафа…
— Приблизительно так.
— Вот видите? Значит, надо только, чтобы мотор сделал несколько оборотов; даже если нет никакого аккумулятора, он должен завестись.
— Не пойму, чего вы так переполошились. Завтра все опять будет действовать, руку даю на отсечение… А когда окажетесь в конце длинной пробки на автостраде, скажем, после обеда, сразу вспомните мои слова и пожалеете, что электричество не отключили раз и навсегда. Ну а в понедельник дружно начнем вкалывать — и никуда от этого не денешься.
— Ох, не напоминай мне про понедельник!
— Ну вот и радуйся тому, что сейчас еще только суббота…
— Уже воскресенье.
— Хо-ро-шо, воскресенье. Посмотри на небо — лучше, чем в планетарии.
— Правда… Кажется, сто лет не видела Млечного Пути — последний раз это было в деревне, когда я была еще девчонкой. И уже успела забыть, какой он… совсем белый, прямо как дорожка…
— Ага, Путь Сантьяго…[8]
— На небе все сдвинулось, да; все заметно сдвинулось, с тех пор как пропал свет и мы вышли сюда…
— Вон та звезда никуда не движется, и все остальное вертится вокруг нее. Видишь?
— Это Полярная звезда. Если провести воображаемую прямую линию от двух звезд стенки «ковша»…
— Интересно, а кто-нибудь заметил хоть один самолет?
— Ты о чем?
— О чем? Видел ли кто-нибудь в небе огни хоть одного самолета? Они вечно летают туда-сюда… Мы здесь уже довольно долго лежим и…
— Если честно, я не обращала на это внимания.
— И я тоже.
— Не исключено, что они просто здесь не летают… Не знаю, где пролегает маршрут.
— Самолеты — они летают повсюду. Это вам не метро!
— Нет, ну все-таки не совсем чтобы повсюду.
— Может, какой и пролетел, когда мы не смотрели на небо, когда разговаривали, прежде чем улечься.
— А вы знаете, что спутники, искусственные спутники, — их тоже бывает видно. Я сам как-то раз наблюдал.
— Невооруженным глазом?
— Да, он как звездочка, но только движется все время с одинаковой скоростью и все время по прямой. И в полной тишине.
— Вот оно! Шум! Мы ведь не слышали шума… от двигателя.
— Нет, ты все-таки решил нас доконать…
— Тихо! Слушайте!
— Ну что еще теперь?
Какой-то звук зарождается в самой середине группы, он нарастает — сначала это жалобный горловой стон, потом стон превращается в настоящий вой, долгий, с меняющимися модуляциями, похожий на волчий. Кто-то из присутствующих вскочил, кто-то сразу понял, что это Уго решил позабавить друзей одной из своих штучек. Одни с удовольствием приняли его выдумку, другие — женщины — накинулись на него с упреками, но тут он внезапно замолкает в изумлении. Его вой разбудил лай множества собак, и лай этот доносится сейчас со всех сторон, с разного расстояния, и каждый отличается от прочих, один вызывает другой, иногда лай сменяется воем, похожим на вой Уго, иногда раздается пугающе близко. Нестройный собачий хор доходит до своей кульминационной точки — точки максимального накала, а потом начинает постепенно угасать, когда лишь изредка раздается какое-нибудь отдельное тявканье, трусливое, приглушенное дистанцией.
