Когда я взлетаю по лестнице на второй этаж, заботясь о том, чтобы не попасться в руки одержимого Билла Хармони, который выглядит так, что у него хватит сил, чтобы разорвать меня на части так же просто, как я могу разорвать напополам тонкий кусок хлеба. Я боюсь умереть – и, следовательно, не суметь защитить Аннамарию, как я обещал – и в это же время меня немного смущает бестактность моего стремительного проникновения в их более частную часть жилища, в которую меня не приглашали.
Я слышу, как говорю: "Извините, извините, извините", поднимаясь по лестнице, что кажется нелепым, учитывая, что моё нарушение владения – намного более незначительное нарушение, чем намерение кукловода использовать мистера Хармони и выбить из меня мозги. С другой стороны, я думаю, и это будет в плюс человеческим существам, что мы способны распознать, когда мы проявили бестактность, даже когда находимся в отчаянной борьбе за выживание. Я читал, что в самых худших нацистских и советских лагерях, в которых использовался рабский труд, где всегда не хватало еды для заключённых, более сильные заключённые почти всегда делились пищей по справедливости с более слабыми, осознавая, что инстинкт самосохранения не полностью освобождает нас от необходимости быть терпимыми. Не все человеческие состязания должны быть такими же ожесточёнными, как "Кексовые войны" от "Фуд Нетворк"[43].
Наверху, когда я слышу громыхание мистера Хармони в двух пролётах за собой, я обнаруживаю, что коридор ведёт направо и налево. Я поворачиваю налево, доверяя своей интуиции, которая, к сожалению, надёжна не на 100 процентов.
Из комнаты по правую руку вылетает парень лет пятнадцати, с голой грудью, босой, в нижней части пижамы, как будто катапультированный, врезается в меня, оттесняет к стене и показывает, что им овладели, когда говорит: "Говнолицый".
Несмотря на то, что удар сбивает меня с ног, несмотря на то, что я теряю пистолет, несмотря на то, что мрачное дыхание парня издаёт зловоние ужина, съеденного прошлым вечером и несмотря на то, что меня начинает раздражать излишняя повторяемость таких нападений при моём появлении, я, тем не менее, впечатлён способностью кукловода переключаться с одного тела на другое, которая похожа на моргание глаза. Круто. Ужасно, да, но, определённо, круто.
Я с силой ударяю в промежность парня, произнося: "Извини, извини, извини", и при этом говорю более искренне, чем когда выражал сожаление по поводу нарушения неприкосновенности их второго этажа. Он свернулся в позе эмбриона в бессловесном стоне, который наиболее точно было бы записать как "уррррллл", и я заверил его, что хоть он и чувствует, что умирает, он будет жить.
