Несмотря на искушение подслушать под дверью продолжение разговора, благоразумие и психический магнетизм заставили меня отвернуться от голосов. Я двинулся по южному коридору, в первой половине которого двери встречались мне по правую руку. Не сходя с ковровой дорожки, продвигаясь бесшумно, я радовался тому, что сила, которая направляла мои ноги, никогда не заставляла их пуститься в пляс.
Перед тем как южное крыло встретилось с южным концом восточного крыла, меня потянуло к двери по правую руку. Я взялся за дверную ручку, прислушался, но за дверью не раздавалось ни звука.
Войдя, оказался в гостиной, которая примыкала к спальне. На стуле с деревянной спинкой сидел мальчик с широко раскрытыми, белыми глазами, похоже, ослепленный толстыми катарактами.
Ребенок никоим образом на меня не отреагировал, поэтому я тихонько закрыл дверь в коридор и прошел в комнату.
Его руки лежали на коленях, ладонями вверх. Губы чуть разошлись. Недвижный, молчаливый, он то ли умер, то ли впал в кому.
Гостиная и спальня, которую я видел через открытую дверь, совершенно не соответствовали ни вкусам, ни потребностям мальчика восьми или девяти лет. Лепные медальоны на потолке топорщились стрелами, на стенах висели гобелены с изображениями охоты на оленей, мебель, несомненно, сработали в Англии, правда, период я определить не мог, на столах и тумбочках стояли многочисленные бронзовые статуэтки охотничьих собак, на полу лежал золотисто-красно-коричневый персидский ковер. В таких апартаментах пристало жить мужчине, который не один десяток лет отдавал свободное время охоте, но не столь юному мальчику.
Окна закрывали портьеры, освещали гостиную настольная лампа у дивана и торшер у кресла, с шелковыми, в складках, абажурами. Углы прятались в тенях, но я не сомневался, что в комнате, кроме мальчика, никого нет.
Я подошел к нему. Он по-прежнему не реагировал на мое появление, и какое-то время я постоял, глядя на него, гадая о его состоянии.
Эти ужасные белые глаза говорили о том, что катаракты полностью скрывали и радужные оболочки, и зрачки, то есть мальчик ничего не видел.
Хотя я не слышал вдохов и выдохов, грудь у него чуть поднималась и опускалась: он дышал, пусть медленно и неглубоко.
Если не считать этих жутких глаз, выглядел он очень даже ничего: чистая белая кожа, правильные черты лица, говорившие о том, что с годами он вырастет в красавца, густые черные волосы. Для своего возраста ему, возможно, не хватало росточка; а может, стул зрительно уменьшал его рост: ноги не доставали до пола.
