Потом потянуло на живопись. Я сняла со стены портрет Преснякова, размалевала его физиономию, подрисовала рога и бороду. Но шедевра не получилось, я скомкала портрет и швырнула его в форточку.
— Ура, Лера, попала, попала, смотри, он улетел! — радостно взвизгнула я.
— А давай сожжем весь этот мусор! — Лера потрясала охапкой черновиков, тетрадей, каких-то бумаг, накопившихся за время учебы.
Но остатки разума не покинули нас, пожар мы устраивать не стали. Страшно счастливые и совершенно усталые, упали на кровати и моментально уснули.
Получив вожделенные синие корочки, мы могли спокойно жить в общежитии до конца августа. Домой не спешили и за оставшееся время решили наверстать упущенное и посетить Кремль и Третьяковку, чего раньше сделать не удосужились и, как ни странно, угрызений совести не испытывали.
Последние дни в Москве были прощанием с вольной студенческой жизнью. Лера носилась по магазинам, примеряя украшения, наряды, обнюхивая духи и дезодоранты. Купить она почти ничего не могла, но запахи дорогой парфюмерии доставляли ей почти чувственное наслаждение. Она разглядывала дорогие прилавки фирменных магазинов, часто не удерживалась и тратилась на какую-нибудь мелочь.
Я обожала кино, поэтому ездила по кинотеатрам, стараясь пересмотреть все фильмы, о которых что-либо слышала или читала, соблазнялась легким чтивом, и скоро моя сумка наполнилась детективами, мелодрамами и фантастикой, перечитать которые я планировала дома. Скоро мы были вынуждены покинуть столицу.
Уезжали почти в одно время — Лера с Казанского, я с Ленинградского вокзала.
Мы вышли из общежития, нагрузившись сумками, чемоданами и коробками с барахлом. Никто не помог, не уступил место и не поднес сумки. Около часа мы ловили такси, но при виде наших огромных баулов машины прибавляли газу.
На вокзале носильщиков, как всегда, не оказалось. Приходилось часто останавливаться, ставить сумки на заплеванный асфальт, разминать онемевшие руки, опять хватать вещи и тащить их в толчее и сумятице к поезду.
— Гражданин, нам не по пути, случайно? — спрашивала Лера у мускулистых ребят с туристским снаряжением, многообещающе моргая глазками. Но те не спешили на помощь, непонимающе отшучиваясь.
Вдыхая копоть и гарь, я дотащилась до последнего вагона. Едва не испустив дух, вошла в купе, кинула сумки на пол и зло затолкала их ногами под сиденье. Измученная, одна в пустом купе, я с тоской смотрела за окно — через несколько минут состав тронется. Последние пассажиры бежали к поезду, прощались, целовались, что-то кричали друг другу. Толчок — и мимо поплыли замусоренные платформы, ржавые цистерны, кирпичные домики…
