Они вернулись в гостиную. За столом уже сидела спустившаяся сверху Мадлен с опухшим от слез лицом и красными глазами. Рядом устроился мрачный Берндт, который был зол из-за того, что сегодня не сможет попасть в банк, на работу. Около них сидела семья Пастушенко. Леся была мрачнее всех, очевидно, она получила серьезную взбучку от своего мужа. Арнольд пытался улыбаться, но улыбка получалась натянутой. Анна спустилась вместе с дочкой, которую посадила рядом с собой. Дальше сидели Эмма и Дронго. Едва они расселись за столом, как в гостиную вошел Герман. Он пояснил, что оставил тетю Сюзанну в клинике. Профессор, который пытался побеседовать с Сюзанной, предложил дать ей возможность отдохнуть и приехать за ней часа через три. Герман весело рассказывал, как Сюзанна заснула, не отвечая на вопросы психиатра, специально приглашенного для беседы с ней.
Калерия Яковлевна принесла поднос с чашечками кофе. Дронго отказался от своего кофе, попросив принести ему чашку чая. Калерия Яковлевна кивнула и вышла из гостиной. Через минуту она появилась, выкатив на тележке вчерашний торт, и подала Дронго чашку с чаем. Еще одну чашку с чаем она принесла для Евы.
– Прекрасная идея, – обрадовалась Анна, – как раз все смогут попробовать этот торт.
– У тебя не осталось ничего святого, – набросилась на нее Мадлен. – Это был торт, сделанный в честь юбилея моей мамы, а ты думаешь только о том, как всех поразить.
– Торт вкусный, – возразила Анна, – и если его не съесть в ближайшее время, то вскоре придется выбросить.
– Значит, мы его выбросим, – громко сказала Мадлен. – Неужели тебе непонятно, как нам всем неприятно видеть этот торт?
– Унесите торт, Калерия Яковлевна, – дрогнувшим голосом предложила Анна. – Я и не думала, что здесь такие вредные люди.
– Есть дети, потерявшие свою мать, – напомнила Мадлен, – и есть дамочки, которых интересует только десерт. Либо в виде торта, либо в виде ее старого друга.
– Что ты хочешь сказать? – накинулась на Мадлен Эмма, понимая, что ее сестре нужна сейчас поддержка.
– Ничего, – отрезала Мадлен. – Я уже поняла, что, кроме меня, никто не будет переживать. Ни мой брат, ни его жена, ни их родственники. Только анекдоты, смешки и торт, который моя несчастная мать так и не попробовала. А вы готовы его сожрать, даже не вспоминая маму.
– Мадлен, ты напрасно так говоришь, – мрачно сказал Герман. – Я не меньше тебя любил маму. Просто нельзя сидеть и все время плакать. И тем более кого-то обвинять.
