После четвёртого или пятого посещения дяди Миколы Окуньков, которому Антонина Васильевна, не называя имени, сделала какое-то замечание, понёс руку к уху, посмотрел на брата и… опустил руку, не донеся её до головы. Второй Окуньков лишь слегка приподнял руку над партой и снова положил её на крышку. Они обменялись косыми вопросительными взглядами. И вдруг — что за чудо! — оба Окунька сели чинно и прямо. Не веря своим глазам, учительница заметила выражение внимания на лицах близнецов.
«Это случайность», — подумала Антонина Васильевна.
Она неуверенно похвалила братьев:
— Молодцы Окуньковы! Сидят за партой как полагается. Поучись у них, Митя Лихов, поведению на уроке.
Все ребята посмотрели на Окуньков. Ведь их похвалили в первый раз за весь учебный год. Щёки у Окуньков чуть-чуть порозовели. Они сидели с опущенными глазами.
Случайность? Нет, это не было случайностью. Уши больше не затыкались совсем. Тетради у Окуньков стали гораздо чище. Близнецы беспрекословно выходили к доске. Отвечали они через пень-колоду, и тон у них был по-прежнему вызывающий. Но всё-таки они не молчали, как прежде, изображая из себя каких-то каменных идолов.
И вот настал день, когда на рубашках у Окуньков оказались приколоты английской булавкой белые тряпочки. На одной тряпочке было вышито гладью «Вова», на другой — «Витя».
— Это чтобы нас… — начал Вова.
— …не путали, — закончил Витя.
— Каждый человек должен… — сказал Вова.
— …отвечать за свои поступки, — продолжал Витя. — Не отвечают только…
— …обезьяны! — твёрдо закончил Вова.
— Конечно, конечно! — поспешно сказала Антонина Васильевна и кашлянула, чтобы не рассмеяться.
По субботам она настойчиво упрашивала Окунькову не бить сыновей:
— Они исправились… исправляются, во всяком случае. Их просто не за что теперь бить!
— Может, они больные? — возражала Окунькова. — Потому и тихие у вас? Где они исправились? В прошлое воскресенье обивку дивана ножом изрезали — чего-то строгали, а потом кота чуть с ума не свели. Запихивали, разбойники, кота в крысоловку. Кот так сумасшедше голосил, что все соседи сбежались. Исправились они, как же!
По понедельникам близнецы сидели, как прежде, с каменными лицами, еле разжимая губы, когда Антонина Васильевна их спрашивала. Но уши и по понедельникам не затыкали.
Как-то Антонина Васильевна спустилась в кочегарку, где дядя Микола возился у котлов: здание интерната начали протапливать.
— Спасибо вам, Микола Устинович, — сказала она немного виновато. — Окуньки заметно изменились к лучшему. Как вы этого достигли? Что вы с ними делали?
