За окном наступала ночь.
— Ом, — пропел он как заклинание. — Ом.
Перемена всегда рождалась в груди, и грудная клетка начинала расширяться. Окружающие ее мускулы секунду сопротивлялись, потом растягивались, меняли форму, охватывая больший объем.
— Ом, — продолжал он тем же речитативом, — ом.
Перемена расходилась по плечам и шее, вниз, через живот, к ногам, и кости смещались, потрескивая, как сучья на огне. Выступила густая шерсть, грубая, серая.
— Ом.
Он цеплялся за этот звук, сосредоточился на нем всем своим существом.
Перемена пошла по рукам и ногам, когти вылезли из пальцев. Эта боль всегда была самой сильной, речитатив стал хриплым, Лерман задыхался им, но силой заставлял себя произносить звуки. И тогда выдались вперед челюсть, зубы, клыки. Разум.
— Ом, — проскулил он, но ему хотелось выть. Один раз завыть.
Что плохого будет, если завыть? Позволь себе.
— Ом! — выкрикнул он. И сделал глубокий вдох.
— Ом, — продолжал он петь.
Другие собаки — он это чувствовал — смотрят на него внимательно из рядов клеток. Завороженно и завистливо.
Сердцебиение замедлилось до нормального — каким бы это нормальное ни было.
Карсон подошел и сел перед клеткой, глядя на Лермана.
— Все нормально, дружище, — сказал Лерман. — Дашь мне пульт? Посмотрим, что сегодня по телевизору.
Карсон подошел к столу, где лежал рядом с часами пульт от телевизора. Осторожно взяв его зубами, он отнес его в клетку, где вервольф почесывал себе спину. Положив на пол, пес подтолкнул пульт носом между прутьями.
— Спасибо, друг. — Лерман взял пульт и включил висящий на стене монитор. Оторвал кусок бараньей туши и сунул его собаке через прутья. Карсон взял кусок и пошел совершать свой обход.
Обычные рождественские передачи. Повторение специальных выпусков, которые он же сто раз видел. Прощелкал все. Остановился на «Острове некрасивых игрушек», где Лайнус сворачивал одеяло, чтобы доставить на берег это жалкое деревце.
Недовольно зарычав, Лерман выключил телевизор.
— Ой, как я вот это люблю! — воскликнула она. — Лучший рождественский гимн!
Они сидели на диване внизу, обнявшись, и перед ними на кофейном столике стояла тарелка попкорна и эггног с бурбоном. Ники свернулась в углу дивана, заставив их придвинуться друг к другу вплотную. Он подумал, не нарочно ли она.
— Вот этот «Мистер Магу» — самый лучший, — сказал Лерман.
— Никогда его не видели.
— Его показывали, когда я был маленьким. Призрак Будущего Рождества пугал меня до судорог.
