— Нас было всего двое. Много места нам не требовалось.
Мы переехали в тесный, сдаваемый в аренду домик с двумя спальнями в худшем районе Клейтон-Фолс, с видом на целлюлозную фабрику. Пузырьки из-под лекарств сменились бутылками из-под водки. Мамины розовые шелковые халаты стали нейлоновыми, а духи «Уайт Аайнен» от Эсте Лаудер были поддельными. Хотя с деньгами у нас было неважно, она все равно умудрялась покупать французские сигареты — она считала, что все французское элегантно, — и свою не такую уж элегантную водку. «Попов» — это все-таки не «Смирнофф».
Она продала не только наш дом, но и все отцовские вещи. Но, разумеется, оставила призы Дэйзи и все ее костюмы, которые и сейчас висели в мамином шкафу.
— Но вы не так уж долго оставались с ней только вдвоем?
— Ей пришлось многое пережить. Это тяжело для матери-одиночки. Да и вариантов тогда было не так уж много.
— Поэтому она решила, что должна найти мужчину, который сможет о ней позаботиться, — улыбнулся он.
Я внимательно посмотрела на него.
— Она работала… после той аварии.
Она была секретаршей в небольшой строительной компании, но в основном напряженно работала над тем, чтобы хорошо выглядеть. Она никогда не выходила из дома без полностью сделанного макияжа, но, поскольку часто выпивала, размазанные глаза или слишком яркие щеки были для нее делом обычным. Однако это каким-то образом срабатывало, как это бывает с поломанной любимой куклой, и мужчины смотрели на маму так, будто готовы были спасать ее от этого большого и жестокого мира. Статус недавно овдовевшей женщины не мешал ей улыбаться им в ответ.
Через четыре месяца у меня появился отчим, мистер Большая шишка. Он занимался продажами в какой-то фирме, ездил на «кадиллаке», курил сигары и даже носил ковбойские сапоги что могло бы иметь какой-то смысл, будь он из Техаса или хотя бы из провинции Альберта в Канаде, — но не думаю, чтобы он когда-нибудь вообще уезжал с острова. Мне кажется, что он — этакий пообтрепавшийся крутой парень, по-своему красивый, в стиле стареющего Тома Селлека.[7] Сразу после того как они поженились, мама бросила работу. Думаю, она считала его очень надежным.
— А что ты думала о своем новом отце?
— Он нормальный. И, похоже, действительно любит ее.
— Значит, у твоей матери появилась новая жизнь, но где было в ней место для тебя?
— Уэйн пробовал…
Я хотела, чтобы мои отношения с ним хоть отдаленно напоминали ту близость, какая была у меня с отцом, но нам просто не о чем было разговаривать. Он не читал ничего, кроме эротических журналов или буклетов, предлагавших способы быстрого обогащения. Потом я выяснила, что могу рассмешить его. Как только я поняла, что он считает меня забавной, я стала строить из себя полную дурочку и делать все, чтобы он лопался от смеха. Но когда такое случалось, матери это быстро надоедало и она бросала что-нибудь вроде: «Прекрати, Уэйн, ты только провоцируешь ее». Поэтому он останавливался. Меня это задевало, и я насмехалась над ним, где только могла, превращаясь в самоуверенную нахалку. В конце концов мы с ним просто перестали замечать друг друга.
