Но, Боже, все это означало… Он лишь сейчас окончательно осознал… Это означало конец Ордена, которому он отдал большую часть своей жизни! Отныне он был так же волен, как некогда мазурик Федька-Федуло, сидевший возле смоляного котла на Сухаревке. И мог теперь жить и действовать только для самого себя!
Он все еще никак не мог освоиться с этим непривычным чувством свободы. То было одновременно чувство некоей беззащитности и, как это ни странно, — радости…
Впрочем, радость тут же упорхнула, едва он снова вспомнил про Наташу. Что с ней? Жива ли еще?.. Все-таки верилось, что жива. А значит, надо еще какое-то время побыть неустрашимым и беспощадным архангелом Хризоилом, чтобы вызволить ее. Только вот, имея такого изощренного противника, хватит ли на это сил?..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Когда вошел в квартиру, звуки "Шествия троллей" уже ничуть не удивили: наверно, способность удивляться он после нынешних событий утратил окончательно. Того меньше удивила записка, лежавшая в коридоре на полу. Хотя на сей раз она была не в конверте с райским яблочком, но Виктор Арнольдович знал, от кого она. Поднял, прочел:
Многоуважаемый Хризоил!
Поверьте, все мои сегодняшние вольности совершенно необходимы. Весьма сожалею, что не могу Вам пока объяснить – для чего. Разве что когда-нибудь со временем.
Приношу также самые искренние извинения за малоаппетитный сюрприз, который Вы обнаружите сейчас. Не имел времени помочь Вам с уборкой, но знаю, что Вы найдете возможность сами с этим управиться.
С почтением
КОЛОБУИЛ
Предчувствуя что-то совсем уж гадостное, Виктор Арнольдович рванулся в гостиную…
Полковник Головчухин, казалось, просто, свесив голову, дремал у него на диване. Серебряков понял, что он мертв, лишь когда подошел ближе и увидел кончик вязальной спицы, торчавшей у него из уха.
Чтобы столь опытный сыщик так близко подпустил к себе своего убийцу!..
Впрочем, тут же стало ясно, что смерть постигла полковника во сне. На журнальном столике перед диваном стояла бутылка французского коньяка с серебряным клювиков из его, серебряковского, бара и рюмка, из которой, видимо, Головчухин сделал последний в своей жизни глоток.
Однако и это было совсем не похоже на полковника: самовольно залезать в чужой бар он бы не стал. Да и заявляться в квартиру без хозяина, открывать дверь отмычкой… Тут должно было произойти что-то не умещавшееся в разум! Наверняка была использована какая-то дьявольская хитрость, на какую способно лишь это исчадье ада Колобуил!
