Когда-то возвращались обычно не с пустыми руками, заходили к Каминским. Купались под холодным душем, помогали Наде потрошить дичь. Пока Надя готовила, блаженствовали на диване, вытягивая усталые ноги, лениво двигая фигуры по шахматной доске. С кухни доносились аппетитные запахи, Надин голос. А потом начиналось веселое застолье, пиршество.
Каминский, как бы угадав мысли Липова, приостановился.
— Ну, что, Павел? У меня во рту все ссохлось. Зайдем, шикнем, что ли? — он кивнул на одну из улиц, в сторону летнего кафе.
«Что ж, — подумал Липов, — пусть будет так».
В кафе, почему-то еще не закрытом на зиму, все столы были свободны. Ветер сквознячком входил в него через стены, прохладой тянуло и от гладкого мозаичного пола.
Они выбрали место, поставили в угол ружья. Каминский принес сухого вина, колбасу и сыр. Быстро наполнили бокалы.
— Ну, давай, — нетерпеливо потянулся он через стол. — За этот пустой день. Только намаялись.
— Что значит — пустой? Такого не бывает.
— Гм, — усмехнулся Мотя, — это верно.
Уставшее тело окатило изнутри теплой волной, и прожитый день, за который только что выпили, представился Липову как бы отдаленным, проветренно-ясным.
— Ты меня на озере чуть не уморил. Вспомню, как ты растянулся на осоке — не удержу смех, — признался Липов.
— Заметно было. Что это, думаю, он веселый такой. Смотри, вдруг не к добру.
— Тьфу, тьфу тебе, — сплюнул через плечо Липов.
— Примета верная. Со мной сколько раз так было.
Перед кафе был новый сквер. По нему совсем недавно разровняли чернозем и посадили деревца.
На всем: на черной земле сквера, на фасадах домов за ним — лежал быстро уходящий, сумрачно-красный отсвет заката. В этом отсвете ярко проглядывал выдуваемый из-под земли строительный мусор — неразгасившимися комочками извести, крошевом битого кирпича, древесными щепками. В низком, чуть не до земли, как бы гибельном наклоне припадали под ветром лозинки саженцев.
Где-то здесь, на пустыре, было футбольное поле, и они в первые годы гоняли тут со своей командой мяч. Только в памяти можно воскресить прибойный гул голосов болельщиков. Но и сейчас он слышит сквозь него Надин голос: «Павлуша! Павлуша, обводи его! Павел, Моте подай мяч, Моте!»
— Да, трудно привыкнуть, — подумал вслух Липов, отрываясь от окна.
— Ты о чем? — спросил Каминский.
— Да вот, — Липов кивнул на улицу, — еще недавно футбольное поле было, затем стройплощадка. Теперь — уже сквер.
— Сегодня субботник устроили, наши шахтостроевцы посадили.
