Пальцы гармониста плясали тоже. Особенно правый мизинец. Он щеголевато взбегал наверх или, ловко потопив на мгновение упругую кнопку где-то посередине, уступал дорогу остальным пальцам, а сам оттопыренно висел поодаль. Иногда он стремительно падал на три нижние кнопки и страстно впивался в них, мелко трепетал, перебегая с одной на другую.
Илюшка в это время стоял уже сбоку от гармониста, почти вплотную, и не шевелился.
— У-у-х! — закончил дядя Иван и сразу встал.
Стол снова передвинули. Опять пили и ели, принимались петь хором, и Илюшка, уже ничего не опасаясь, сидел рядом с дядей Иваном. Он украдкой пожимал кнопки, но гармонь молчала. На нее снова всей грудью навалился дядя Иван.
— Подержи! — прямо в ухо мальчику неожиданно гаркнул он, а сам, поставив гармонь на свой стул, вышел.
Илюшка хотел взять ее на колени, да побоялся, лишь подумал с завистью: «Вот была бы у меня такая!»
Он словно очнулся после сладкого сна, когда дядя Иван во всеуслышанье спросил сзади над головой:
— Может, сбацаешь, а?
Илюшка покраснел, невидящими глазами исподлобья обвел гостей и робко ответил:
— Не знай…
— Не умеешь, что ли? — обнял мальчика за плечи гармонист.
— Не-ка, — бойчее отозвался Илюшка.
— Ну тогда иди и учись…
У дяди Ивана, гордого своим умением играть, это все вышло как-то грубо, ему стало неудобно, и он, желая смягчить, в шутку легонько щелкнул Илюшку по затылку. Получилось не больно, а только еще обиднее, отчего в носу у Илюшки защипало, в глазах стало горячо и с детских ресниц скакнула слеза. Спрятав лицо в ладони, он наклонил голову вперед, тихо побежал к сидящей напротив матери и уткнулся ей в колени. Отец же с пьяным радушием сказал обеспокоенному гостю:
— Ничего, Ваня, это извинительно.
А на другой день, когда отец ушел на работу, мать, покормив сына, занялась уборкой. Илюшка ни с того ни с сего схватил с заправленной кровати подушку, устроился с ней на том же месте, где играл для гостей дядя Иван, и, подражая ему, раскачивался на стуле в такт воображаемой мелодии. Пальчиками он нажимал на пуговицы, пришитые к наволочке, что придавало в его представлении полное сходство с гармонью.
Мать, заметив непорядок, молча отобрала подушку и погрозила Илюшке пальцем. Но он подкарауливал момент и опять украдкой усаживался с подушкой на коленях, что-то бубнил и, как заправский музыкант, даже наклонял вбок голову, будто прислушиваясь, не фальшивит ли инструмент.
— Как ты мне надоел! — разозлилась наконец мать и погналась за ним с половой тряпкой.
