Итак, предчувствие его не обманывало; его ждала казнь, и ужас все более и более охватывал его существо. Но и в эти последние минуты он испытывал болезненную сладость присутствия Мариам, хотя она была в числе тех, которые собирались отнять у него жизнь. "Какая она свирепая женщина! -- думал он.-- Как это чудно и странно!.. Я знаю, что она любит меня и сама тянет меня к погибели… И какой обман! Жестокий обман! А все же я люблю ее…" И все его мысли, казалось, немедленно же сообщались Мариам, и в то время, как она увеличивала ободрения против него, звуки ее голоса становились вое нежнее и мягче.
– - Ну, защищайся, преступник! Говори что-нибудь, арестант! -- грубо сказал третий судья.
И Иловлин торопливо, с необыкновенным волнением стал говорить все, что приходило на ум, сам не понимая ни одного слова из своей речи. Всякий раз, когда он останавливался, чтобы перевести дух, третий судья тотчас же погонял его словами: "Ну, говори! рассказывай, арестант!" А Порошин безнадежно мотал головой и презрительно улыбался, как будто желая сказать: "Знаем, знаем мы эти увертки! только они ни к чему не поведут…" Когда от нестерпимой жажды у Иловлина пересохло в горле и он не мог уже двигать более языком, явилась какая-то длинная личность и отвратительно-гнусавым голосом прокричала несколько раз: "Он знает по-французски! он знает по-французски!"
– - Ну, говори по-французски, преступник!
Иловлин со страшным напряжением мысли стал говорить все французские слова, приходившие ему на память. Когда он умолк от усталости, защитник прокричал: "Он знает по-итальянски! Он знает no-татарски! Он, знает по-армянски! Он знает по-александропольски!"
– - Ну, говори по-александропольски, преступник!
Но преступник, вместо того чтобы показать свое необыкновенное знание даже александропольского языка, упал в изнеможении…
XIII
Затем начались разнообразные казни, которые, впрочем, не доводились до конца, а производились примерно. Иловлин всячески старался им противиться.
Дом, на котором сидели судьи, исчез, и вместо него явилось дымящееся пожарище. Догорал лес; густой дым обвивал ближайшие обгорелые деревья, но сквозь дым виднелись красные еще от жара, более отдаленные стволы. Оттуда, с большими усилиями и страшно медленно, тащили огромное бревно, чтобы раскачать его и задавить им Иловлина. Он в ужасе притаился sa окном, в расчете, что его, может быть, не заметят. Но "они" как будто и не сомневались в том, что он их не избежит, и все их внимание было сосредоточено на огромном, тяжелом бревне… "Боже! -- думал он,-- зачем такое огромное бревно? Ведь они меня раздавят им, как мышь!" "Ну, берись, что ли, разом!-- кричали они,-- разом берись!.. раз, два, три -- бери!!" Хотя бревно было еще довольно далеко, но он уже чувствовал, как оно надавило ему на грудь, и… очнулся.
