— Похоже, будет метель, — сказал Лёнька, ни к кому конкретно не обращаясь.
Он вовсе не был в этом уверен, но его тянуло поговорить, а после короткого спора Макса с дочерью Седого в лодке установилось тягостное молчание. Седой держал только ему известный курс и не отвлекался на разговоры. Макс, похоже, обиделся на свою подругу, а та молчала, выдерживая характер. Места среди гребцов ей не нашлось, и она перебралась на нос, ближе к Катерине. Врач тоже не раскрывала рта, но совсем по другой причине. Она страдала от морской болезни и сидела с совершенно белым, как снег, лицом, с трудом сдерживая рвотные позывы. При упоминании о надвигающейся метели женщина закашлялась, торопливо перегнулась через борт, и ее стошнило в забортную воду.
— Извините, — она вытерла ладонью испачканный рот.
Лёнька в ответ ободряюще улыбнулся и пожал плечами: мол, чего в жизни не бывает? Остальные тоже отнеслись к случившемуся с пониманием, только Борис сердито пробурчал:
— Смотри, приманишь акул.
Он больше всего опасался нападения акул и даже сел на середину скамьи, как можно дальше от борта, что вызвало у Лёньки снисходительную улыбку. В отличие от ревунов, которые обычно охотились в одиночестве, акулы нападали стаями по три-четыре особи и никогда не бросали свои жертвы. Если первое нападение оказывалось неудачным, они повторяли его раз за разом. Отбиться от стаи голодных акул можно было только одним способом — перебить их всех. Или умереть самим.
— Все нормально, Катя, — подал голос Макс. — Не обращай внимания.
— Конечно! Ты же у нас самый умный, — оскалился Борис, исподлобья уставившись на Максима. — А где ты был, когда твой старик склад поджигал? Или вы вместе пожар устроили?
У Макса сжались кулаки.
— Ваня не поджигал склад, — специально не поворачивая головы, чтобы не сорваться и не разбить ухмыляющуюся рожу механика, отрезал он.
Но Борис, видно, решил вывести его из себя.
— Как же, не поджигал! — усмехнулся он. — С чего бы тогда Башка его завалил? Скажи, Кать?
Катерина виновато опустила глаза. А она еще по своей наивности надеялась, что, убравшись с Заставы, ей не придется отвечать на подобные неприятные вопросы. Какая же дура!
— Возможно, вовсе не Геннадий убил старика, — пробормотала она.
— Ага! А вздернулся Башка просто от скуки, — натянуто рассмеялся Борис.
Его слова заставили Юлю задуматься. Она с детства недолюбливала Генку, с тех самых пор, как он стащил и спрятал ее любимую куклу — не примитивную самодельную поделку из двух скрещенных палочек, обмотанных мочалом высушенного мха, а настоящую довоенную игрушку с отлитыми из пластмассы руками и ногами, которые можно было двигать и даже сгибать, тонко прописанным человеческим лицом и закрывающимися глазами. Генка прекрасно знал, да и все на Заставе знали, как Юля дорожит своей любимицей, и вернул куклу только после того, как она отдала ему кусок вяленого мяса, который стащила из дома втайне от отца. Это мясо предназначалось на ужин, и ей пришлось соврать отцу, что она съела его, а потом выслушать немало упреков и до слез обидных слов о необходимости экономить еду. С того момента прошло уже двенадцать лет, но Юлька до сих пор корила себя за эту ложь и так и не простила Башке его подлый поступок. Повзрослев, он ничуть не изменился, а остался все тем же хитрым, изворотливым, самовлюбленным эгоистом. Зная его вздорный характер, можно было легко представить, что Башка в приступе ярости убил дядю Ваню. Но в то, что он раскаялся после этого, да еще так сильно, что покончил с собой, — в это девушка никак не могла поверить. Скорее он стал бы запираться и врать, пытаясь выгородить себя. Обычно Башка с пеной у рта доказывал свою правоту, а если это не помогало, не задумываясь, лез в драку, но никогда не признавал собственных ошибок. Даже когда его бригада ни с чем возвращалась с охоты, что случалось довольно часто, Башка винил в неудаче кого угодно: кормщика, гребцов, но только не себя.
