Там мы выстраиваемся в прежнем порядке по четыре, пристраиваясь к уже направленным сюда группам. Охраняет нас только еврейская полиция. Голос из первых рядов вещает, что мы на «хорошей стороне». Я узнаю обладателя этого голоса хирурга Вениамина Захарина, часто бывавшего в нашем доме до войны. Его слова медленно проникают в сознание. Барабаном бьют в голову слова «мы спаслись».
Мы долго стоим так, как нас поставили, боимся даже повернуться в ту сторону, где продолжается «игра». Когда все же поворачиваюсь, вижу, что люди, по-прежнему, растекаются по разным сторонам. За рекой, на холме чернеет группа людей, наблюдающих с воли за тем, что у нас происходит.
Наши ряды начинают распадаться; чертовски холодно, и я топчусь, стараюсь согреться. Глазами ищу знакомых. Вот соседские ребята, и мы тихо начинаем обсуждать только что пережитое.
Хочется домой, хочется согреться, напяленные на меня одежонки давят. От длительного стояния ломит кости.
Получено разрешение завезти коляски с детьми под крышу самого ближнего дома. Первый проблеск чего-то человеческого.
Солнце осветило площадь-муравейник. Только вместо муравьев в разных направлениях быстро передвигаются люди. Я подумал, что незачем дольше хранить еду и быстро проглотил весь свой запас. Наши ряды пополнялись. Многие, еще отчетливо не сознавая, что произошло, плакали потому, что оказались разделенными со своими близкими.
Те немногие, которые уже трезво оценили происшедшее, поделились с другими, и ужасная весть электрическим током ударила по нашим рядам. Мы ощутили свою безопасность и обратили взгляды туда, к улице Панерю, куда подходили все новые колонны и выстраивались рядами. Если они, на той стороне, думают, что они спаслись, значит, нам конец. Я стараюсь на расстоянии определить, какое там настроение. Собственно, вскоре все и так должно проясниться, зачем еще ломать над этим голову? Каждый час, каждая минута были решающими для многих. Все больше мрачнели лица людей, пополнявших наши ряды. Черный квадрат еще сортируемых на площади людей менял свои очертания. Масса людей напоминала мне глыбу, от которой все время откалываются и куда-то исчезают большие куски. Иногда я замечал взвивавшуюся над головами плетку, приклад винтовки. Доносился крик. Я заметил, как к нашим рядам прибилась женщина с двумя детьми на руках. Видимо, она удачно перебежала и теперь кротко улыбалась спасенному сокровищу.
Шел разговор о том, что полиция гетто старается помочь людям попасть на хорошую сторону. Не слишком ли много людей окажется на «хорошей стороне» и не возьмутся ли за нас вторично? Господи, какие это жуткие мысли! В какое ничтожество можно превратиться в часы таких испытаний, когда ты молод, неопытен и не знаешь жизни.
