Лицо браво передернулось судорогой.
— Говори, Джакопо; я готов выслушать тебя, если только это может облегчить твои страдания.
— Я вам очень благодарен, синьор. Никто не знает, как дорого ласковое слово для того, кто, как я, осужден всеми. Был один человек, который, быть может, выслушал бы меня без презрения, но и он погиб от безжалостной руки Сената. И вот, когда я размышлял среди этих могил, случай привел вас ко мне навстречу. Если бы я только мог…
Браво остановился и с сомнением посмотрел на дона Камилло.
— Продолжай, Джакопо! Что с тобою?
— Я не осмелился никому открыть моих тайн, разве я решусь высказать их вам?
— Мой вопрос мог показаться тебе странным.
— Он, действительно, странен, синьор. Вы знатны, я низкого происхождения. Ваши предки были сенаторы и дожи, мои — рыбаки и гондольеры. Вы богаты, могущественны, я — бедный изгнанник и, может быть, уже тайно осужденный. Одним словом, вы дон Камилло Монфорте, а я — Джакопо Фронтони.
Дон Камилло был взволнован. Джакопо говорил с искренностью глубокого горя.
— Что я могу сделать для тебя?
— Синьор, я слишком долго был лишен сострадания и не могу больше терпеть. Этот проклятый Сенат может меня погубить сразу… И всякий отвернется тогда от моей могилы. Синьор, я должен сказать… Единственный человек, который участливо относился ко мне за эти три длинных, ужасных года, исчез
— Но он вернется, Джакопо!
— Никогда, синьор. Он служит пищей рыбам лагун.
— И ты — прямой виновник этой смерти?
— Нет, синьор, я в этом не виновен; это сделало правосудие знаменитой республики, — ответил Джакопо с горькой улыбкой.
— А, Сенат начинает открывать глаза на преступления людей, подобных тебе? Твое раскаяние — результат страха.
Джакопо дышал с трудом. Слова дона Камилло убили в нем всякую надежду. Дон Камилло не уходил, хотя ему не хотелось быть поверенным такого человека, но в то же время он не мог покинуть человека, находящегося в таком горе.
— Говори. Я обещаю выслушать тебя, если бы даже ты мне стал рассказывать об убийстве лучшего из моих друзей.
Браво, казалось, еще колебался, но, заметив участие в лице дона Камилло, он зарыдал.
— Я выслушаю тебя, Джакопо! — вскричал неаполитанец, пораженный проявлением слабости в человеке с таким твердым характером.
Жестом руки Джакопо остановил его и после минутной внутренней борьбы начал говорить:
— Вы спасли меня от гибели, синьор. Если бы люди знали всю силу ласкового слова, участливого взгляда, они не относились бы с презрением к слабым. И если бы вы отказали мне в участии, то эта ночь была бы последней для меня. Да будете ли вы слушать мою историю, синьор? Может быть, вам противно слушать признания наемного убийцы?
