Члены Тайного Совета начали серьезное обсуждение дела двух преступников: Джакомо Градениго и ювелира.
В результате совещанием было решено наказать Джакомо Градениго ссылкой на десять лет в провинцию, а Осию — пожизненным изгнанием.
— Мы не должны скрывать ни этого приговора, ни причин, которыми он был вызван, — сказал судья Совета Десяти после прений. — Государство не может упускать случая оповестить о своем правосудии.
— На нынешний вечер мы покончили наши дела, синьоры, — сказал сенатор Соранцо. — Разойдемся теперь по домам?
— У нас еще дело Джакопо.
— Ну, его мы можем передать в обыкновенный суд.
— Как вы найдете нужным поступать, синьоры?..
Все согласились.
Соранцо уехал первым, но остальные члены Совета еще долго совещались между собой. Затем было отправлено приказание уголовному судье, и после этого, наконец, каждый из них вернулся в свой дворец.
На следующее утро состоялись похороны Антонио. В соборе продолжали служить заупокойные обедни. Монах-кармелит был во главе священников. В ту минуту, когда собирались выносить тело Антонио, он вдруг почувствовал, что кто-то дернул его за рукав; последовав за незнакомцем, он очутился в стороне от толпы, среди темных церковных колонн.
— Вам приходилось давать отпущение умирающим? — сказал незнакомец скорее утвердительным, чем вопросительным тоном.
— Это моя обязанность.
— Сенат не забудет ваших услуг; они понадобятся после похорон зтого рыбака.
Отец Ансельм побледнел, но склонил голову, желая этим показать, что он готов исполнить свой долг. В эту минуту подняли тело Антонио, и похоронная процессия направилась к Большой площади. Мальчики соборного хора шли впереди, за ними шли взрослые певчие.
Монах поспешил занять место за ними.
За телом шел загорелый юноша. Это был внук Антонио, освобожденный теперь от работ на галерах. В его наружности можно было различить черты честного, умного и гордого рыбака, останки которого несли в это время к арсеналу.
Он не проронил ни одной слезы до той поры, пока тело не исчезло от его взора. Тогда он вышел из толпы и дал волю слезам. Он плакал, как может плакать человек его возраста, почувствовавший себя совершенно одиноким.
В темной тюремной камере, куда заключили Джакопо после допроса на Совете Трех, он провел ночь. На рассвете браво снова предстал перед судьями, которым заранее были даны предписания. Он не старался оправдаться и наотрез отказался отвечать на вопросы.
— Вы сами знаете, что я делал и чего не совершил, — сказал он надменно. — А потому соблюдайте ваши интересы.
