— Его смерть вызвала сильное недовольство среди его товарищей и привлекла серьезное внимание Сената.
— Смерть самого бедного венецианца должна вызвать интерес и среди патрициев, синьор.
— Знаешь ли ты, Джакопо, что тебя называют его убийцей?
— Да, синьор, мне это известно.
— Говорят, будто ты был среди гондольеров в последней гонке, и, если бы не этот рыбак, ты взял бы приз.
— Это верно, синьор.
— Ты не отрицаешь этой улики? — спросил с удивлением секретарь.
— Нет, это верно: без него я был бы победителем.
— А ты хотел взять приз, Джакопо?
— Да, синьор, от всего сердца, — ответил обвиняемый. — От меня ведь отреклись мои товарищи гондольеры, а между тем, с детства до нынешнего дня уменье владеть веслом было моей гордостью.
Новое движение выдало удивление молодого инквизитора.
— Сознаешься ты в преступлении?
Джакопо усмехнулся.
— Если присутствующие здесь господа сенаторы снимут маски, то мне будет легче ответить на этот вопрос.
— Твоя просьба дерзка и необычна. Никому не известны патриции, управляющие судьбами государства. Сознаешься ли ты в преступлении?
Появление стремительно вошедшего офицера помешало ответу. Он передал письменное донесение судье в красной мантии и скрылся. После короткой паузы стражникам был отдан приказ вывести подсудимого.
— Благородные сенаторы, — сказал Джакопо, приближаясь к столу, — позвольте мне навестить одного заключенного в камерах под свинцовой крышей; у меня есть серьезные причины увидеть его, и я, как мужей, как отцов, прошу вас разрешить мне это.
Два старых сенатора не слышали его, занятые новым донесением. Синьор Соранцо подошел ближе к свету, чтобы лучше разглядеть преступника. Тронутый его взволнованным голосом и приятно обманутый выражением лица Джакопо, он взял на себя ответственность разрешить ему его просьбу.
— Отведите его, куда он хочет, — сказал он алебардщикам, — только возвращайтесь скорее.
Джакопо с благодарностью взглянул на молодого сенатора, но, боясь, что остальные судьи будут против этого разрешения, поспешно вышел из залы. Джакопо прошел по темным потайным коридорам, скрытым от постороннего глаза, но отделенным лишь тонкой перегородкой от роскошных покоев дожа. Дойдя до тюремной камеры под крышей, Джакопо остановился и повернулся к своим стражам:
— Прошу вас, снимите с меня на минуту эти гремящие цепи.
Его провожатые переглянулись, никто из них не решался оказать ему эту милость.
— Должно быть, я в последний раз увижу сейчас одного больного, — продолжал Джакопо. — Умирающего отца… Он ничего не знает о моем положении… Так неужели вы хотите, чтобы он увидел меня в цепях?
