— Мне бы, Натти, хотелось решить по справедливости, кто убил этого оленя; и, конечно, если рана в шею моя, то ее ловольно; выстрел в сердце был сделан без надобности; он был тем, что у нас, у судей, называется «сверхдолжным актом», Кожаный Чулок!
— Вы можете назвать его по-ученому, как вам угодно, судья! — отвечал охотник, опуская ружье на левую руку и доставая кусок просаленной кожи, в которую он завернул пулю, а затем принялся заколачивать ее в дуло. — Гораздо легче выдумывать имена, чем застрелить оленя на бегу; но, как я уже сказал, это животное нашло свою смерть от руки более молодой, чем ваша или моя.
— Что скажете, дружище? — шутливо обратился путешественник к спутнику Натти. — Давайте бросим доллар, чтобы решить вопрос, и если вы проиграете, то оставите монету у себя. Что вы на это скажете, дружище?
— Что оленя убил я, — довольно высокомерно отвечал молодой человек, который стоял, опираясь на такое же длинное ружье, как у Натти.
— Вас двое против меня одного, — с улыбкой возразил судья, — большинство голосов против меня. Есть еще Эгги, но, как невольник, он не может голосовать; а Бесс несовершеннолетняя; стало быть, мне придется уступить. В таком случае продайте мне дичь, а я уж придумаю славную историю о том, как она добыта.
— Дичь не моя, и я не могу ее продать, — отвечал Кожаный Чулок таким же гордым тоном, как и его товарищ. — Я знаю, что животное может бежать целый день с такой раной в шее, и ведь я не из тех людей, которые способны лишать человека его законных прав.
— Вы упорно отстаиваете свои права даже в такой холодный вечер, Натти! — отвечал по-прежнему судья. — А вы что скажете, молодой человек? Хотите три доллара за этого оленя?
— Сначала постараемся решить вопрос о праве удовлетворительно для обеих сторон, — сказал молодой человек твердо, но вежливо, употребляя выражения, совсем не соответствующие его внешности. — Сколькими картечинами было заряжено ваше ружье?
— Пятью, сэр, — отвечал судья, несколько удивленный манерами незнакомца; — разве этого не довольно, чтобы убить оленя?
— Довольно и одной; но, — продолжал молодой человек, направляясь к дереву, из-за которого появился, — вы стреляли в этом направлении, сэр, и вот четыре картечины в дереве.
Судья осмотрел свежие знаки на сосновой коре и, покачав головой, сказал со смехом:
— Вы свидетельствуете против самого себя, мой юный адвокат! Где же пятая?
— Вот она, — отвечал молодой человек, распахнув куртку и показывая дыру в рубашке, сквозь которую просачивались капли крови.
