— Ну как, Афанасьич, жизнь боярская? — спросил зевая Агафон, — Сладка тебе новая доля? Ты зачем этого бедолагу царём признал?
— А что ж? — раздумчиво ответил Сильвестр, — Чем не царь? Уж верно, не хуже Димитрия-царевича болящего… Отмоется, отъестся и станет царь не хуже прочих. Выбор-то у нас с тобой невелик: или нас эти мазурики саблями порубают, или — изволь, признавай… А потом… Есть у меня мысль заветная: знаешь, как только нелёгкая не выносит!.. А что как дойдём до Москвы? Обрастём по дороге народишком — и дойдём. А как народцем обрастём, так, может, и Москву возьмём? А? А не возьмём, — всё одно… Хуже не будет — ни нам, ни Москве.
— А коли возьмём, так ты у нас сразу первым царёвым человеком сделаешься… Наиважнейшим боярином на Руси…
— Ты зубы-то не скаль, послушник заболотный! Ты в таком случае сразу в патриархи у нас угодишь!
— Эх, добрые речи!.. Когда бы так… А что, из меня, думаешь, плохой патриарх выйдет? Ого!.. Я всем шороху задам! Они у меня все преподобием облекутся! И будем мы с тобой на пару Русью володеть…
Всех старух мужики выволокли на улицы и согнали к павлиным воротам; здесь поляки выстроили их в шеренгу. Утро было весьма морозным, старушки жалобно кряхтели, ратники размашисто хлопали себя по плечам, Агафон мелко скакал на месте, только полковника, казалось, не берёт мороз, — он, как ни в чём не бывало, расхаживал, распахнув доломан, сбив на затылок потешную свою шапочку, и только красный нос его с каждой минутой светил всё жарче и жарче, скоро приближаясь к тому опасному цвету, при котором растирать его будет уже бесполезно.
— Ну, начинай, — сказал, выглядывая из-за двери на крыльцо Феодор.
— Без вас, государь? — слегка вздёрнул брови полковник.
— Да без меня, без меня! Охота была на морозе дрыгнуть!.. Потом я выйду… Потом… Дам кое-кому к ручке приложиться и хватит с них! — и с этими словами скрылся в избе.
— Ну, так начнём! — Полковник хлопнул в ладоши. — Эй, бабы, и вы, честные господа! Весь вашу почтил своим прибытием государь всея Руси, царь великий, державный Феодор Борисович! Сей день вы должны вписать в свою память, как некий священный манускрипт! А чтобы лишнего не болтать, и нам тут всем не мёрзнуть, присягайте государю на верность, и тащите все, у кого что есть съестного: Феодор Борисович пировать желают! А присягать очень просто: сейчас наш новый епископ Агапий… нет… Агафон… вынесет крест, вы сей крест поцелуете, вот вам и присяга!
Агафон, которого сильно покоробило, когда его назвали епископом, сбегал в избу, принёс свой старинный деревянный крест, и бабки, подталкиваемые разбойниками, потянулись к нему, скорбно охая.
