Но женщина его не отпускала. Лицо ее, как и платье, было побито крапинками. Белое на черном.
— Руки! — повысив голос, сурово потребовал Смолин.
Она медленно, неохотно отпустила солдата.
Майор неожиданно заулыбался.
— Не волнуйся, Саша! Гражданка тебе добра хочет, а ты… Тащите свое молочко, мамаша.
Женщина, просияв лицом, убежала в погреб. Майор задумчиво посмотрел ей вслед и сказал вполголоса:
— Ну, совсем как птица. Ты, кажется, охотник, Саша?
— Да. А что?
— Тебе приходилось видеть, как перепелка, поднятая с гнезда, притворяется подбитой, как беспомощно ковыляет по меже и все дальше и дальше уводит собаку и охотника от своих птенцов. — Майор вздохнул. — Бедная мать! Все сделала, чтобы спасти мужа и сыновей. Поздно спохватилась! Надо было раньше позаботиться об их судьбе. Они здесь, Саша! Придется выковыривать.
Хозяйка выбежала из погреба с двумя запотевшими кувшинами. Ледяным молоком полакомились солдаты, старшина, майор. И Аргону досталось.
Смолин вытер губы, поблагодарил хозяйку, посадил Аргона в тень и приложил ребро ладони к фуражке:
— Разрешите, товарищ майор, приступить?
— Да, приступайте.
Женщина, сжимая белую полную шею смуглой рукой, с ужасом смотрела, как пограничники шли к колодцу, как наклонились над бадейкой и стали ее изучать.
— На дне грязь, товарищ майор, — сказал Смолин. — Забыли или некогда было им ополоснуть бадью, смыть следы.
— У нас колодец мелкий. Пересох. Вода ушла, — запричитала женщина. Она вклинилась между майором и старшиной, растолкала их. Самообладание, так долго и верно служившее ей, покинуло ее.
По сигналу командира солдаты оттащили ее от колодца, увели в дом.
Майор Стекляшкин достал блокнот, вырвал несколько страниц, поджег и бросил в колодец. Черное круглое зеркало воды отразило четыре маленьких факела. Горящие клочки медленно опускались в глубину, освещая темную каменную кладку. Пролетев метров семь-восемь, до средины колодца, листочки заколебались на месте, и огонь и дым потянуло не кверху, а куда-то вбок.
— Все ясно, — сказал майор. — В колодце вход в схрон. Давай, Саша, пуляй из ракетницы, пусть выходят.
Смолин послал вниз одну за другой три сигнальных ракеты. Колодец до краев наполнился смрадным дымом. Послышался крик:
— Опустите бадью, мы вылезем.
Опустили. По одному подняли наверх. Насквозь продрогшие, не попадая зуб на зуб, с зажмуренными глазами, воздев руки к ясному небу, похожие друг на друга, стояли мужики во дворе, залитом утренним солнцем.
