— Класс! — Лида, по-видимому, всегда выражалась очень категорично. — Слава Бутусов — гений. Не сравнить с тем, что нынче телек гоняет.
— А ты сама чем занимаешься?
— Торгую в коммерческом ларьке. Работа поганая, но жить-то надо… Ой, да что это я! У нас вроде как праздник, все-таки знакомство, а я чучело чучелом! Подожди! — Она убежала, не слушая протестов Белова.
Вернулась Лида минут через тридцать. Теперь на ней красовалось короткое облегающее платье со спущенным плечом, выгодно подчеркивающее и изящество фигуры, домашние тапочки сменились туфлями-шпильками, удлинявшими и без того длинные точеные ножки, а умело наложенный макияж и тщательно подобранная бижутерия оттеняли правильность черт лица, высокую гибкую шею… В первый момент Север подумал, что перед ним Мила. Он даже вздрогнул.
— Ну вот, другое дело! — сказала Лида, садясь напротив. Услышав ее голос, Север перевел дух. Мираж рассеялся.
— Выпьем еще! — предложил он, чтобы не молчать. Они выпили. Белов постепенно успокаивался.
— Я с родителям разъехалась, еле оторвалась, — болтала Лида. — Они у меня совершенно шарахнутые, новые времена им все мозги отшибли. Сперва челночили, в Турцию мотались, шмотье оттуда возили, а потом решили выдать меня замуж за «нового русского». И действительно пристроили секретаршей к одному банкиру. Открытым текстом гнали: соблазни да соблазни хозяина! Совсем совесть потеряли, золотой телец глаза застил. А мужик действительно богатый, деньги аж из ушей лезут, но мерзкий, как известный политический деятель: морда жирная, сальная, глазки поросячьи, руки вечно потные, голосок писклявый… Чего его соблазнять? Он сам постоянно норовил залезть под юбку. Только знаю я эти расклады — натрахается досыта и уволит без выходного пособия. А главное — очень уж мужик противный, чем с таким жить — лучше сразу в прорубь… Короче, ушла я, хлопнув дверью, предки взбесились, но по крайней мере боров банковский остался при своем онанизме… Впрочем, блядей-то он всегда найдет, были б бабки. Но меня не купишь! Я, может, и не праведница, не монашка, но уж если даю, то тем, кому сама хочу! Вот так! А квартиру родительскую пришлось разменять: надоели постоянные скандалы. Правда, пострадала только я. Они получили шикарную хату: две комнаты, улучшенная планировка, центр… Мне же досталось это захолустье… Только не подумай, что я жалею! Еще чего!
— Я и не думаю, — отозвался Север. Он уже совсем успокоился. Девчонка ему нравилась — нет, не своим сходством с Милой, а какой-то отчаянной детской бесшабашностью, за которой проглядывала испуганная растерянность перед жизнью — растерянность существа чистого, но еще совсем неопытного и при этом вынужденного принимать решения, порой непосильные даже для зрелых людей.
