— Считаешь, согласится? — спросил Амато.
— Хуй знает, пока не спрошу, — ответил Фрэнки. — Видишь, я с тобой сначала хотел перетереть, прикинуть, что скажешь. А бризец я тебе не могу снять, как ты это делаешь. Дернуть могу запросто, но только если наводка будет, план какой-никакой. Я так сечь не умею, как ты. В общем, я сначала с тобой хотел побазарить. А потом к нему идти. Но думаю, он пойдет, ну.
— А раньше он ходил? — спросил Амато.
— Думаю, по мелочи что-то кому-то, кто тачки покупал, — ответил Фрэнки. — И мне сказал, что мою подрегулировать надо или что-то, он мне может, а запчасти и за так можно достать. Ему фанзы позарез.
— Обязательно Тонтон, что ли? — спросил Амато.
— Бля, да нет же, — ответил Фрэнки. — Я это так сказал, раз всех так интересует, что тут варится. Ни о чем точно я не думал. Я же чего хочу — я хочу, чтоб полегче срослось, может, совсем новая какая, из пластмассы такие делают или еще из чего-нибудь, чтоб внутри там фанзы были, ну и вокруг, может, чтоб стояло, чтоб голой жопой не светить за работой.
— Я как-то вечером Конни в кино повел, — сказал Амато. — Хуйня какая-то, аж в Броктоне шла, а там такой у них торговый центр. Это — не знаю, как называется. Одноэтажный.
— А давай, — сказал Фрэнки, — поглядим на него, и я мимо тоже поезжу, и если ништяк будет смотреться, можно и про него подумать.
— Ну, — сказал Амато. — Ну да, мне это уже начинает нравиться, знаешь? Прикол тут в том, как в последний раз там было, можно сразу сказать, если на нюх правильно выглядит.
— Он мудак, — сказал Когэн. Он сидел в серебристом «торонадо»; машина стояла на парковке бостонской подземки за «Кронином» в Кембридже. — А мудак он потому, что игрок. То есть сам себя им считает, по крайней мере. На самом же деле он фуфло. Он не играет, он ставит на что ни попадя. Фуфло года.
— Я сам люблю время от времени на бега ездить, — сказал водитель. — В Линкольне открытия сезона уже много лет не пропускаю.
— Я тоже, — сказал Когэн. — До сих пор езжу. Хотя как ни приеду, всегда в проигрыше.
— Я нет, — сказал водитель. — Конечно, сильно много я не ставлю, но за день, бывало, три-четыре сотни выигрывал, а теряю редко больше двадцатки-тридцатки. Хорошо оттягивает.
— Это вполне оттяг, — согласился Когэн. — Не так хорошо оплачивается, как списывать долги, но развлекает. Я почему езжу — потому что ребята ездят. Ездить туда приятно — свежий воздух, люди, а то и выиграть можно. А проигрываешь? Ну и что?.. Хорек? — продолжал Когэн. — Хорек так не делает. На бега никогда не ездит, ничего, просто берет и ставит. Но ставит не потому, что слыхал что-то, и ему интересно, и он считает, что там ему что-то светит. Он ставит, потому что ему вечно надо на чем-то залипать, будто если не залипнет — жить не сможет. Думает, выиграет, когда ставит, он вечно намерен выигрывать.
