В Руте я прочел несколько книг. И во всех находил подтверждение тем страшным сказкам, что мне рассказывали. Я увлекся; покинул Плаг. В дальнейшем, в течение полутора-двух лет я странствовал, изучая все, что связано с драганеями и с их магами – "Черными Душами". Поэтому я здесь, и поэтому я задаю свой вопрос. Кто, как не эсхаты, может мне ответить?
– Так. – Наставник подбоченился и придал себе глубокомысленный вид. – Картина, так сказать, немного прояснилась. "Ах Хшас Дум"… Ведь эта книга находится в той крепости, как её…
– Навьи Шхеры, наставник.
– Ага, точно. Она, должно быть, там, а как же иначе?
– Ошибаетесь, наставник, – вежливо возразил Хаук. – У чернокнижников есть "Хаос Каарги" – свод заклинаний. "Ах Хшас Дум", главная книга фидванов, считается утерянной. Вообще, эта она существовала в единственном экземпляре. В преданиях говорится, что Хасдум Древний, последний магистр касты Каарги, сжег её, увидев за окном разъяренную толпу, штурмовавшую его дворец. Но сжег ли? Вот в чем вопрос.
– Зачем она тебе?
– Чтобы понять природу тьмы, которая и впрямь надвигается на нас. Чтобы найти ту силу, что сокрушит её. Чтобы выжить и сохранить наш прекрасный мир.
Глава 7. Ночь будет тяжелой
Искра проснулась, потянулась и больно ударилась затылком об окованный железом сундук. И тут же все очарование летнего утра улетучилось, с его освежающим запахом трав и цветов, что принес в фургон легкий ветерок – хрупкий, невесомый, исчезающий…
Наступил шестой день пути по неоднократно проклятому всем отрядом лесу.
Шагра, необъятный, бесконечный лес, древний, могучий, заполненный разноголосым шумом птиц и зверей, опустел.
Не поют птицы, не слышен треск ломаемых медведем кустов, не сверкают в темноте чащи волчьи глаза – удивительно, но по ним дружина даже заскучала.
Опустел.
Шумит листва, журчат ручьи, отражая от своей поверхности солнечные блики, кружит в воздухе тополиный пух…
Опустел.
Неуловимые, неразличимые тени мелькали гуще деревьев, преследуя отряд. Они являлись людям в холодных, опустошенных снах в виде истощенных призраков, где в отчаянии протягивали к ним бледные костлявые руки, заманивая в бездонную, безжизненную, ледяную тьму.
Искра угрюмо осматривала осунувшиеся хмурые лица. Все съежились, их лихорадило, несмотря на теплое утро. Девятко вздыхал и опускал глаза, встречаясь взглядом с ней, словно чувствуя вину. Горыню рвало, весь вчерашний день он был пьян, мрачен и жутко зол.
"Как же я его ненавижу, – глядя на него, думала Искра. – Его напускное добродушие, его воспоминания о Светозаре… Он всегда делает при этом такое лицо, будто пережил что-то действительно страшное, будто этот пьяница не утонул, а погиб в бою со степняками…"
