Пе было истребительного прикрытия и в одиннадцатом вылете, когда Пунева сбили. Постороннему человеку трудно описать состояние сбитого летчика, лучше пусть об этом расскажет он сам: «Вылетели девяткой. Истребительного прикрытия не было. Отбомбились, и на обратном пути немцы нас догнали. Высота у нас была около пяти тысяч. Сколько их было? А черт их знает! Я понял, что по мне стреляют, только тогда, когда снаряды стали рваться, да резкая боль в левой ноге. Я никаких истребителей не видел. Совершенно внезапная атака. Загорелся левый двигатель. Вывалился из строя. Надо бы прыгать, потому что баки рвануть могут запросто, а я-то не знаю, где я! То ли над нашей территорией, то ли над занятой, но в плен прыгать — это не для меня. Вот такой "гордый сокол"! Смотрю: скорость — 190, машина горит, надо домой, а где он дом-то? Пока не перегорели противопожарные перегородки, я крепился и летел. Пламя было от набегающего потока таким сильным, что аж гевело! А как перегородки прогорели, где-то на высоте 3500 м, я из кабины и выпрыгнул. Выпрыгнул с таким расчетом, чтобы парашют раскрыть у самой земли, боялся, что немецкие истребители меня в воздухе расстреляют. Приземлился у наших, правда, в ноге дыра, бедро разворотило».
Опасения быть расстрелянным на парашюте в воздухе у Пунёва были самые основательные: «Это в 41-м бывало, что немцы наших сбитых летчиков с воинскими почестями хоронили, это мне тогда воевавшие ребята рассказывали. Когда по 50 км в день наступаешь, то впору противнику орать: "Эй! Остановись! Дай передохнуть!" Тогда можно и в благородство с рыцарством поиграть, а к концу 42-го немцы поняли, что "вляпались" капитально, и всё их игры в благородство кончились».
Поскольку связь между членами экипажа СБ осуществлялась пневмопочтой, то о судьбе остальных двух членов экипажа Тимофею Пантелеевичу ничего не известно: «Была связь, мать ее! Пневмопочта. Такая алюминиевая трубка шла вдоль фюзеляжа, связывала кабины. Пишешь записку, в "патрончик" ее и в трубу, либо к штурману, либо к радисту. Специальной "гармошкой" несколько паз "чухнул" и все… "На деревню дедушке. Константину Макарычу". Дурость несусветная! Я как это вспоминаю…! Бред! Не к войне готовились, а…! Чкалов, Громов летали, всей страной напрягались, но так это ж для агитплакатов, а если взять реалии, состояние страшное». При заходе на цель штурман пользовался световой сигнализацией: «У меня на приборном щитке три лампочки были. "Красная — влево, зеленая — вправо, белая — прямо". Их штурман из своей кабины зажигал. Ерунда и дрянь. А вообще я бомбил «по-ведущему». Он люки открыл — я открыл, у него бомбы «пошли» — я тоже начинал сьтать. Если он промахнулся, то и остальные тоже "в молоко", ну а если он точно всё рассчитал, то "будьте здоровы"».
