Максик подумал и честно сказал:
— Признаюсь.
— Что ж, — усмехнулся прокурор, — чистосердечное признание может склонить мнение присяжных в вашу пользу при вынесении приговора. Но может и не склонить.
Дальше все было как-то нелепо и быстро. Их с Вовкой, как несовершеннолетних, приговорили к шести годам заключения и безвозмездного общественно-полезного труда. Василию Львовичу — только тут Максик узнал имя-отчество Вовкиного отца — вынесли смертный приговор. За неоднократный геноцид граждан автономной области Заячья Губа.
— Это провокация! — орал милиционер. — Подлая подстава! Заяц был контуженный до меня, он подыхал, я добил его из жалости!
Его не слушали. Толстый охранник подскакал к ним и зубами перекусил цепь, связывающую сержанта с мальчиками. Вовка взвыл и ухватился за отцовскую руку, его оттолкнули. Сержант проорал, высунувшись из-за заячьего плеча:
— Сынок, будь мужчиной! — и его уволокли.
Вовка рвался из цепей и матерился. Их отконвоировали обратно в камеру. Вечером по стенам карьера плясали отблески пламени, слышались заячьи голоса, хрипло распевающие какой-то ритуальный гимн, гудел бубен и вкусно пахло шашлыком. Максика опять стошнило.
Кормили их тухлой, да еще и мерзлой рыбой. Рыбу желудок Максика принимать поначалу отказывался. Да и вкалывать на морозе без перчаток, сначала откапывая, а затем сортируя металлолом, несладко. Вовка был покрепче, да и тот на третий день начал сдавать. Американец из клетки напротив куда-то делся.
— Перевели в квартирку получше иностранца, — мрачно сказал Вовка.
— Ну че ты врешь? — взбеленился Максик. — Че ты меня утешаешь? Я что, маленький?
Вовка вздохнул, брякнул цепью и сказал:
— Бежать нам надо.
На четвертые сутки в обеденный перерыв они сидели на небольшой кочке и хлебали суп из тухлой рыбы. Выдали им один котелок на двоих. Вовка деликатно делал вид, что в рыбе не заинтересован совсем, и подталкивал куски побольше Максику. Максик морщился, но жрал. Жрать хотелось очень. Еще Макс думал. Думал он обычно медленно, отчего навсегда остался троечником, но верно — поэтому на двойки так и не скатился. Рядом на аккуратно разложенных листах картона валялись две горы деталей. В одной горе гайки, болты, шурупы. В другой — ржавые подшипники. Куча неразобранных деталей перед ними заслоняла низкое солнце, робкой лаской тронувшее склоны карьера. Наверху, у сварщиков, шла напряженная работа. Строили сложный, ажурный мост, вниз летели искры и припой.
