Страшила плакал, и слезы мешали ему видеть, что происходит. Краем глаза он заметил, что Генке приходится туго. Его противник тоже был спортсменом и, кроме рук, умел пускать в ход ноги. Причем метил в те места, на которые в боксе наложено табу. По яйцам, проще говоря.
Генка танцевал вокруг, держа дистанцию и выжидая.
Только когда третий подонок пришел в себя, Страшила начал орать.
- Вставайте, суки! - крикнул он. - Чего разлеглись, бараны ебаные!?
Сквозь слезы ему удалось разглядеть, как с гальки поднимается фигура. За ней следом - еще одна. Потом ему в голову попал камень, и он отключился...
Когда он пришел в себя, солнце уже припекало. Генка навис над ним с опрокинутым стаканом. Страшила понял, что вода из этого стакана только что затекла ему за шиворот. У него сильно болела голова и нос. Еще шатался нижний зуб спереди, а губы казались склеенными и толстыми, как у негра.
- Хорош, - улыбнулся Генка. - На себя посмотри, - попробовал сказать Страшила, но у него ничего не вышло. Губы отказывались принимать участие в речи. - Ладно уж. Полежи еще часок, я тут пива принес. До поезда еще есть время.
При мысли о пиве Страшила оживился. Чтобы перестать чувствовать себя клоуном и начать - героем, ему не хватало как раз бутылки-другой. Он приподнялся и сел.. Голова гудела и кружилась.
Кроме Генки и сумок, рядом никого не было. Остальные челноки как будто померещились. А сумок почему-то было не пять, а шесть. Страшила, не решаясь снова заговорить, вопросительно кивнул на чужую сумку.
- Надарили, - поняв вопрос, ответил Генка. - За то, что отвадили этих шакалов... Надолго ли...
Страшила показал Генке большой палец. Ура! Генка повторил его жест. Костяшки пальцев на его правой руке были разбиты.
Он хлебнул пива и посмотрел на море. Оно на Адриатике имело удивительный лазурный цвет. И только на горизонте начинало темнеть, как будто под водой, не опускаясь на глубину, жила сама ночь.
- Никогда я не был на Босфоре, Ты меня не спрашивай о нем. Я в твоих глазах увидел море, Полыхающее голубым огнем. Не ходил в Багдад я с караваном, Не возил я шелк туда и хну...
Генка поглядел на Страшилу без улыбки...
- Наклонись своим красивым станом, На коленях дай мне отдохнуть...
* * * - И хотя я не был на Босфоре Я тебе придумаю о нем. Все равно - глаза твои, как море, Голубым колышутся огнем. - Ну, вот. И до стихов докатились... - А что, Катя. Вы не любите Есенина? - А кто это? - Блеск. Катюша, вы - прелесть. - Спасибо. - Не за что. Так вы меня не боитесь больше? - Почти. - Почти что? - Почти не боюсь. Вы так сладко спали... - Храпел, наверное? - Было дело. Но совсем чуть-чуть. А я пила водку, между прочим. С Петей и Михалной. - Это заметно. - Да ну вас. - Да ну меня. Давайте поговорим о вас, Катюша. - Давайте. - Вы созрели для этого? - Да. - Валяйте, рассказывайте. Что вас занесло в Москву и что унесло оттуда? - Ноги. И желание начать жизнь сначала. - А чем вам не нравилась старая? - А чем она может понравиться? Вы ведь тоже жили в Энске. - Было дело. - Значит, сами все понимаете. - Понимаю. Так почему не зацепились в Москве? - Пробовала. Жила у подруги, искала работу. - И? - И не нашла. То, что я умею, никому не нужно. А то, что нужно, я не умею.
