Несколько спокойных лет я провёл в начальной школе Бэньёна, где изучил свой самый первый в жизни урок. Вовсе не прибавление и вычитание, а прибавление и замещение. Я научился, как заменить мою любовь к миссис Кокс, моей любимой школьной учительнице, на любовь к Кэролайн Мур, нашей новой учительнице. В течение двух насыщенных событиями лет я испытывал к ней чувство опрометчивой любви.
Я обожал в ней всё (и она тоже очень меня любила): её платье в цветочек, её собранные в пучок волосы, необыкновенный голос.
В один мрачный и ненастный день она покинула нашу школу. Я навзрыд проплакал весь её последний урок. Когда же она спросила, отчего я так рыдаю, я сказал, что у меня болит живот. И вовсе не сердце. Миссис Кокс любезно позволила мне сопровождать её после школы, на остановку, где она села в автобус, который увёз её навсегда, оставив меня в полном одиночестве.
Видя, как я страдаю, она повела меня в магазинчик сладостей миссис Пуке и купила мне КитКат. Это было ни с чем не сравнимое проявление любви, которое я, наверное, вовек не забуду. Этот маленький хрустящий шоколадный ломтик несколько месяцев хранился в самом сокровенном месте, у меня под подушкой, где каждую ночь я прижимал его к щеке, ощущая её присутствие, а мои слёзы ручьями лились по красной обёртке и падали на подушку. Чистосердечно признаюсь вам, я всё ещё могу сказать: Миссис Кокс, я Вас люблю. Я так по Вас скучаю. Мне так хочется сделать что-нибудь для Вас. Где же Выыыыы?
Как-то раз я беспечно оставил драгоценный КитКат на своей подушке, и, скатившись, он, скорей всего, упал на пол. Проснувшись, я не обнаружил ни Чарли, ни КитКат. Так я навсегда лишился «присутствия» миссис Кокс.
Вновь и вновь заходил я в магазинчик миссис Пуке, чтобы стоя у шоколадной святыни снова прокручивать агонию/экстаз недавних событий. И каждый раз, когда бы миссис Пуке ни выходила из коридора, ведущего в посудомоечную, как обычно, с туго скрученными сзади седыми волосами (и зачем она только так туго их перетягивала), она спрашивала меня, чем она может мне помочь. Наличности у меня не было, и я с трудом сдерживал слёзы, глядя то на её строгое лицо, то на КитКат. Однажды, после моего очередного посещения, устав от надоедливого молчания, она остановилась напротив меня с многозначительным выражением лица. Я почувствовал, что она твёрдо намерена запретить мне входить в её магазин. Мне следовало что-то ей сказать, и я всего лишь невинно повторил слова моего папы, которые он как-то сказал моей маме о возрасте миссис Пуке: «Миссис Пуке, а это правда, что Вам девяносто лет? Так долго не живут». Со скоростью, обычно присущей людям моложе миссис Пуке лет на семьдесят, её пальцы быстро сошлись на моём загривке и молниеносно вышвырнули меня за дверь.
