Публика хохотала. Вообще в этот день смеялись много. «Никогда никакая словесная схватка не вызывала более шумного одобрения», — вспоминает Цицерон, которому в то время было 14 лет (Brut., 164). «Домиций, — объяснял сам Красс, — был так важен, так непреклонен, что его возражения гораздо лучше было развеять шуткой, чем разбить силой» (Сiс. De or., II, 230). Вообще в своих шутках Красс был изящен и утончен. Но иногда, рассказывает Цицерон, он увлекался настолько, что передразнивал голос и жесты противника, да так здорово, что весь Форум покатывался от смеху (Сiс. De or., II, 242).
Разумеется, юный Цицерон в душе обожал Красса. Он казался ему недосягаемой звездой, божеством, спустившимся на землю. А между тем приблизиться к этому божеству было легче, чем можно было думать.
Мы уже говорили, что в то время существовал обычай, чтобы молодой человек выбирал себе наставника из самых уважаемых граждан. Наставник не давал своему питомцу уроков в собственном смысле слова, но, глядя на него, юноша учился жить. Таким наставником для Цицерона стал старый юрист Квинт Сцевола Авгур. Юный Цицерон учился у него праву (Сiс. Brut., 306). Этот старик произвел на него неизгладимое впечатление, и оратор оставил о нем яркие воспоминания. «Я всегда держу в памяти образ Квинта Сцеволы Авгура», — признавался он уже перед смертью (Phil., VIII, 10). Сцевола, по его словам, «представлял собой удивительное соединение душевной силы с немощью тела» (Rab. mai., 21). Он «был отягощен старостью, измучен болезнью, искалечен и расслаблен во всех членах» (Ibid.). Но он заставлял себя ежедневно вставать до света и шел в свой кабинет, чтобы бесплатно давать советы каждому желающему. Он первым приходил в Курию, и никто в трудное для Республики время не видел его в постели (Phil., VIII, 10). Когда же Сатурнин с оружием в руках восстал против законов и консул призвал всех защитить Республику, первым пришел на его зов слабый, больной Сцевола, опираясь на копье (Rab. mai., 21). Знал он феноменально много. В философии разбирался так, что греческие философы с ним консультировались (Сiс. De or., I, 75), а уж в юриспруденции он не имел себе равных. Его глубокие суждения, его короткие меткие высказывания поражали мальчика (Сiс. Amic., 1). И при этом в нем не было ни тени важности, надутости. Он всегда был так мягок, так вежлив (Сiс. De or., I, 35).
Цицерон необыкновенно привязался к своему учителю. «Пока я мог, я уже никогда ни на шаг не отходил от этого старика»
